17 сентября, 2012
Опубликовано в рубрике 
Метки: Н. Белых.
(Из истории г. Старого Оскола)
Редакция 1960 года.
Город и район в оккупации
Часам к семи вечера в городе наступила гробовая тишина. Горел в эту пору пищекомбинат на Комсомольской улице, горела Ездоцкая многоэтажная мельница.
В поле поднялись к небу столбы дыма и пламени: колхозница из сельхозартели «Мировая революция» Евдокия Винюкова, выполняя приказ партии не оставлять врагу ни одного килограмма хлеба, подожгла озимые посевы. Они были выращены Винюковой и её подругами-колхозницами. Хлеба вызрели. Их жаль было жечь, но Отечество нуждалось в самоотверженных поступках советских людей, и советские люди творили эти поступки, обеспечивая победу над жестоким и коварным врагом.
В тот же вечер 2-го июля 1942 года в город вступили фашистские войска.
Между тем, под ударами молота несчастий рассортировались люди в полном соответствии с внутренним миром своей души: тысячи и тысячи осколян пошли защищать отечество, десятки сдезертировали и уклонились от защиты отечества в кровавом бою с фашизмом (так поступил Ефанов А. И., бросив имущество музея и убежав налегке с женой на Восток. Уклонился от вступления в Красную Армию Труфанов И. г., используя «бронированную» бумагу), единицы перебежали к фашистам по пути в эвакуацию (Адамов, Пеньков, Толмачев, А. Сыч), немногие отщепенцы встали на службу к фашистам – бывший поп И. С. Мазалов, врачи С. Петрова и А. Кузнецова, учителя – Шестаков Ф. Л., Никонов, Васильев, Думченко Е., агрономы Кротов и Мирошникова, учительница В. М. Рождественская, учительница А. Алтухова.
Но эти пятна исчезли в ослепительном сиянии массовых подвигов, которыми богатой оказалась оскольская земля.
Ольга Сергеевна Афанасьева, уроженка Старо-Оскольской слободы Казацкой, была с ее согласия, сброшена вместе с херсонским рабочим-лейтенантом Остапом Масленко на парашюте в район Котовского леса для партизанской борьбы с фашистами.
До центра Старого Оскола было отсюда около восьми километров.
Зная немецкий язык, Масленко первым отправился в город на разведку и для установления связи с нужными людьми. Он имел документы на имя одного из корреспондентов немецкой газеты, что дало ему возможность проникнуть в зал бывшего Дома пионеров, куда фашисты согнали интеллигенцию для принятия резолюции одобрения «Нового порядка» в Европе.
В зале было тесно и душно. Рядом с Масленко оказался человек с остренькой мордочкой суслика и с будто бы приклеенным седым треугольничком бородки.
– Вот, Пава Георгиевна, я тоже решил устраивать свою жизнь попрочнее, – доставая бумагу из портмоне, улыбнулся суслик. – Вы на бирже труда пригрелись, а я вот здесь…
Масленко скосил глаза и прочел бумагу в руках суслика: «… Иван Сергеевич Мазалов, бывший священник, употребив присвоенное им имущество бывшей советской пчелобазы и Птицекомбината в интересах Вермахта, так что прошу отклонить предъявленный к нему городской управой судебный иск. Нам нужны деловые люди, вроде Мазалова и Петра Вензы, создавшего для нужд Германии маслосырзавод…»
– Поздравляю, Иван Сергеевич! – усмехнулась Пава Георгиевна, слонообразная крупнокостная женщина с подрисованными глазами и подмигнула в сторону сидевшей неподалеку узкоплечей женщины с подстриженными черными волосами: – Но лучше всех нас устроилась она, Софья Александровна. Комендант капитан Гуха согласился удовлетворить ее просьбу о назначении председателем врачебной комиссии по отбору биржей труда людей для отправки в Германию…
За столом появились капитан Гуха, начальник биржи труда Визе и еще какой-то немецкий офицер.
Собрание было открыто. Учитель Никонов, лобастый черноглазый математик, начал читать составленный гестаповцами доклад «о долге интеллигенции в утверждении нового порядка в России».
– Кто шелаль? – спросил Гуха, когда доклад был окончен.
К трибуне подбежал Мазалов.
– Я был Мазаловым священником, остаюсь им. Приветствую великую Германию! Аминь!
В зале наступило гробовое молчание. И вот тут выступил райисполкомовский сотрудник Красников.
– Мы себе избрали угодный порядок в октябре 1917 года, – тихо сказал он, а всех оглушило громом этих честных слов. Повернув бледное лицо к коменданту и, косясь на отступавшего в зал Мазалова, добавил: – от имени русских людей требую не нарушать нашего порядка. А этих крыс, вроде Мазалова или Вензы, мы сами передавим…
– Тюрьма, партизань! Тюрьма! – закричал Гуха, когда в зале грохнули аплодисменты, а переводчик разъяснил коменданту смысл речи Красникова.
Полицаи Шурыгин и Малыхин потащили Красникова из зала, а к трибуне подбежал бритый остроносый мужчина, в котором все узнали бывшего владельца жестяной мастерской Коротких Николая.
– Господа, господа! – восклицал он, ныряя по залу быстрыми мышиными глазками. – Мы должны отмежеваться от сумасшедших слов Красникова. Мы будем верноподданными фюрера и «нового порядка»…
Невысокий седенький беспартийный учитель географии Онисим Федорович Гладков, дочь которого ушла добровольно в Красную Армию, встал и закричал громко:
– Позор Мазалову, и Коротких! Позор всем, кто становится на службу завоевателям! Товарищи, дадим здесь оплеуху верноподданным холуям!
В зале началась буря. Грохотали и трещали скамейки, визжали и падали с разбитыми носами сторонники «нового порядка».
Масленко видел, что комендант рьяно крутил ручку телефона, чтобы вызвать солдат. Решил покинуть зал. А на лестнице нагнал и двинул Мазалова сапогом в поясницу, так что тот покатился вниз по порожкам лестницы.
… В Котовский лес Масленко вернулся на третьи сутки и рассказал хозяйничавшей в землянке Ольге, что установил первые связи с небольшой группой подпольщиков в городе во главе со стариком Никанором Петровичем Рыжих.
– Тебе, Ольга, решено присвоить кличку «Вала». Под нею будешь действовать. И документы будут выправлены на Валу.
В партизанской группе Рыжих мало людей, но успехи уже имеются: пущено под откос семь фашистских поездов, взорвано на линии Касторное-Новый Оскол три моста, сожжен в городе интендантский склад. Кроме того, брошенные руководством при спешном отступлении рабочие депо (человек сто) распропагандированы и отказались работать на фашистов.
Некоторые члены боевой партизанской группы арестованы, сидят в тюрьме: персональный пенсионер Анпилов, капитан Хвостов из города Первомайска (этот был арестован гестаповцами, когда выполнял задание по взрыву моста через Ублю), Красников…
Рыжих сказал, что капитан Хвостов знает пиротехнику, очень нужен партизанам. Есть задание освободить его во что бы то ни стало. Завтра Хвостова и группу других заключенных, как выяснил Рыжих, переведут в погреб возле «дома Еры» в слободе Казацкой, там размещено гестапо. Мне Рыжих передал фотоснимок этого дома (см. фото 108).
– Да это же недалеко от дома моих родителей, – сказала Вала. – Я на себя беру задачу освободить капитана Хвостова, потому что знаю в Казацкой все ходы и выходы. Кроме того, могу, если потребуется, укрыться с Хвостовым у моей сестры, у Клавы…
План освобождения Хвостова был разработан и одобрен потом Никонором Рыжих. Выполнила его Вала удачно: Хвостову было передано оружие, и он бежал в условленное место. Но вскоре партизаны осуществили еще две операции, сильно всполошившие фашистов: взорвали магнитными минами бронепоезд на разъезде Котел, освободили много юношей и девушек из уже подготовленного к отправке в Германию эшелона на станции Старый Оскол.
И вот тут фашистское командование решило прочесать Котовский лес, заподозрив, что там кто-то есть из партизан.
Никонор Петрович Рыжих заблаговременно узнал об этом, ночью прибыл в землянку предупредить об опасности.
– Нам нужно действовать вот так, – сказал он, освещая фонариком лист топографической карты «М-37-28 СТАРЫЙ ОСКОЛ» и показывая карандашом: – через тригонометрическую отметку 197.5 проберемся в рощу двумя километрами севернее Воротниково, оттуда – в Незнамовский лес. Там отсидимся до завтрашнего вечера, а потом будет дело видно…
– Нельзя ли нам кого-либо укрыть в Сорокино? – спросила Вала.
Нет, туда сейчас опасно: Сорокину Александру Яковлевну гестаповцы арестовали и посадили в тюрьму за спасение двух раненых красноармейцев. Под ударом находятся также комсомольцы Сорокин Петр, Болтенков Михаил, Болоцкая Анна. Мы предупредили их, чтобы на время они укрыли в другом месте проживающих у них на излечении советских командиров. Так что нам туда нельзя. Радиопередатчик заберем с собою…
Перебазировка из Котовского леса прошла удачно. Но через несколько дней стряслось несчастье: Валу выдала фашистам ее родная сестра, Клава, когда потребовалось Вале скрыться на квартире сестры от преследования гестаповцев, напавших на ее след во время посещения города по особому заданию.
Полузадушенную, связанную веревками. Валу избивали, требуя выдать соучастников. Потом ее повесили, не добившись показаний против товарищей.
Возмездие за ее гибель пришло позже: сестру-предательницу советский суд осудил в 1943 году к одиннадцатилетнему тюремному заключению и высылке в лагерь Воркута.
Долгое время было непонятным, почему фашисты не прочесали ни одного раза обуховские леса, хотя ведь там находили приют партизаны, руководимые бывшим заместителем председателя Чернянского райисполкома Прохором Потаповым.
Изучение этого вопроса дало следующую картину.
Когда фашисты заняли Старо-Оскольский район, они начали прибирать к рукам село за селом, подыскивая предателей из местных жителей, чтобы опираться на них.
Партизанской группе, приютившейся в обуховских лесах, было не безразлично, кого поставят оккупанты во главе сел и бывших колхозов, в частности, во главе слободы Обуховки. Вот почему Прохор Потапов с товарищами провел здесь предварительную «избирательную подготовку» среди населения.
В ходе этой подготовки были намечены возможные кандидатуры на должность старшины и старосты. При этом через верных людей кандидатам дали понять, что они будут обрисованы коменданту фон Крулю в качестве заядлых антисоветских людей и ни в коем случае не должны отказываться от предлагаемых должностей, иначе им будет плохо.
Июльским вечером 1942 года на улицах Обуховки появился комендант в машине, эскортируемой конными мадьярами с плюмажами из петушиных перьев на головных уборах.
Ударом в колокол созвали сходку «для организации власти».
Комендант объявил через переводчика, что отныне и на вечные времена жизнь, имущество и судьба обуховцев поставлены под покровительство фюрера-освободителя и что все население должно активно поддерживать «новый порядок» и помогать вермахту и союзникам фюрера выполнять свою преобразующую весь мир великую миссию.
На сходке были избраны: старшиной – пятидесятилетний Коновалов Яков Иванович, старостой – Ванька Горбань. Оба они происходили из бедняков, участвовали в 1917 году в разгроме владений графа Орлова-Давыдова.
На сходке был объявлен список полицаев в количестве 30 человек. Старшим полицаем комендант утвердил Миньку Королева, кулацкого сына, возвратившегося из бегов в Обуховку вслед за оккупацией района фашистами.
Через неделю, в темную дождливую ночь, внезапно постучали в окно квартиры Никиты Кичина. На вопрос открывшего дверь хозяина, что за люди, пришедшие быстро втиснули его в сени и, закрыв дверь на засов, сказали:
– Не лякайся, старый. Скажи жинци, хай еду на стол, або горилки. Побалакаем трохи…
Беседа затянулась. Но, в конце концов, усатый черноволосый мужчина лет сорока пяти с черными дерзкими глазами прикрутил лампу и сказал:
– Так бачишь, старый, седне ж веди нас знакомить с сельской головой…
Никита пожал плечами, пробасил охрипшим от волнения голосом:
– Важко боязно…
– Двум смертям не бувать, а одна уже у тоби на ниси! – рассердился «гость», недвусмысленно достал из-за пазухи пистолет, опустил предохранитель. – Иначе не можем, если нарушишь нашего уговору… Нам нужно до сельголовы, а ты пидишь для безопасности. Ежели шо, скажешь: «с гостями пришев»…
Никита понял, что имеет дело с партизанами, больше не сопротивлялся.
… С этой ночи сельская голова Коновалов и староста Горбань начали работать по указанию партизан.
Вот в чем разгадка вопроса, почему обуховские леса ни разу не прочесывались оккупантами.
Венгерскому коменданту Яну фон Крулю, жившему в здании Игнатовской начальной школы, старшина Коновалов рекомендовал по заданию партизан переводчицей учительницу Анну Мозговую. Ее перед тем проинструктировали партизаны о характере работы и необходимости информировать их через Никиту Кичина и сестру Ваньки Горбаня, Бечиху, о всех тайнах коменданта и планах оккупационных властей. Предупредили, что при малейшей попытке к измене, ее ожидает смерть.
Для коменданта партизаны составили через старшину характеристику Анны. Подчеркнули, что отец ее репрессирован советскими органами, ограбил межрайонную базу Облпотребсоюза и открыл свою личную частную лавку для продажи награбленных товаров.
Характеристика убедила коменданта. Анна стала его переводчицей и секретарем, а через нее партизаны получали нужную им информацию.
Руководитель партизан Потапов разместил своих людей в землянках лесных урочищ «Глинище», «Мельница», «Казенный лес», «Дмитриевский шлях» с расчетом, в случае опасности, быстрого перемещения из одного урочища в другое.
Был установлен фактический контроль за всеми передвижениями войсковых частей оккупантов, а также над системой заготовок и хранения сельскохозяйственных продуктов, над их перевозками в район станции Старый Оскол. Задача состояла в том, чтобы не давать оккупантам ни одного пуда хлеба, ни одного килограмма мяса.
Старшине и старосте было дано указание всемерно уклоняться от вывоза заготовленных продуктов и организовать раздачу их населению по общественному приговору «О голодной нужде», чтобы создать общеобуховскую круговую поруку. В списки едоков включать побольше людей, в том числе красноармейцев, партизан, излечивающихся советских военнослужащих из числа попавших в Обуховку по обстоятельствам окружения, расписав все это количество людей по наиболее надежным семьям.
Это указание в Обуховке проводилось последовательно, равно как и указание не посылать на работы в Германию ни одного человека под различными предлогами: «массовая заболеваемость, внезапные увечья, острая нужда в рабочих руках для создания продовольственного фонда вермахту» и т. д.
Старший полицай Минька Королев почувствовал что-то неладное и явился к коменданту с доносом на старшину Коновалова, которому комендант в эту пору безгранично верил. Да и сам он не захотел бросить на себя тень: до этого доносил начальству о полном благополучии на своем участке, и вдруг поверить Миньке Королеву, что в Обуховке имеются партизаны. «Этак придется попасть на фронт и расплатиться собственной шкурой за ротозейство, – подумал комендант. – Надо лучше проучить старшего полицая!»
Выгнав Миньку Королева в шею, фон Круль предупредил одновременно Коновалова о необходимости призвать старшего полицая к порядку «за распространение ложных слухов».
Минька не сдавался. Решив поймать старшину или старосту с поличным и выслужиться перед фашистскими властями, начал он ночами выслеживать.
Однажды к пономарке, проживавшей на улице Бычань, пришел в условленное время партизан переодеться в приготовленный для него теплый пиджак, так как наступали холода.
Зная, что Минька находится в засаде и может расправиться с ней, пономарка отказалась выдать теплый пиджак, тогда партизану пришлось взять его без разрешения.
Минька погнался за партизаном, выстрелил из винтовки.
При убитом никаких документов не оказалось. Но старшина Коновалов знал этого человека. Поняв нависшую опасность, он принял энергичные меры: обвинил старшего полицая в убийстве человека с целью ограбления, отнял у него оружие и снял с должности старшего полицая.
Комендант с этим согласился. Так был обезврежен опасный кулацкий сынок Минька Королев.
В зимнюю пору, когда уже стало известным окружение немецких войск под Сталинградом, партизаны фактически расквартировались по хатам ряда обуховцев – Кичиных, Казюлиных, у Машки Кямори, у Бечихи и других под видом пленных, мобилизованных и прочих.
Обработанные партизанами полицаи ничем не занимались, кроме гульбищ и выпивки. Партизаны же готовились к оказанию помощи наступающей с Востока Советской армии.
Дисциплина в среде партизан сложилась суровая. Об этом говорит хотя бы такой факт: один партизан был расстрелян своими товарищами за случайный выстрел в избе Бечихи и ранение при этом сына Бечихи. Бориса, которому пришлось ампутировать правую ногу.
За обещанное им прощение и включение в ряды наступающей Советской армии, полицаи перешли от нейтралитета к активной поддержке партизан. В частности, они приняли участие в разведке за движением немецких танков и сообщили партизанам, что одна танковая колонна пройдет по городской дороге «Из Старого Оскола в Шаталовку».
В лесу, где проходила дорога, партизаны заложили мины, на которых подорвались пять танков. При взрыве было убито несколько коров, запущенных сюда с определенной целью маскировки действий партизан, а также с тем, чтобы не отгонять коров в город (был получен приказ о сдаче коров на фашистскую бойню).
При взрыве танков погибло 15 фашистских автоматчиков.
Арестованный старшина Коновалов убежденно солгал командиру танковой колонны, что мины заложены, наверное, еще в период отхода советских войск в июне 1942 года, обуховцы о них не знали, иначе бы и не пустили в эти места своих коров.
Комендант фон Круль, вызванный к месту происшествия, поддержал выдумку Коновалова и охарактеризовал его в качестве «верного подданного великой Германии».
Таким образом, Обуховка оказалась не разграбленной. Партизан никто не стал искать, а Коновалова освободили из-под ареста.
С приходом в Обуховку той самой советской воинской части, которая до немецкой оккупации района располагалась в слободе, в нее вступили все партизаны и полицаи, за исключением сбежавшего Миньки Королева, и пошли воевать против фашистов уже в рядах регулярной Советской Армии.
Остается фактом, что слобода Обуховка сохранилась среди лесов при фашистских оккупантах в качестве небольшого островка с номинальной фашистской властью, но с фактической властью советских партизан, которые регулировали и направляли всю ее жизнь и не давали захватчикам поживиться обуховским добром, воспитывали обуховцев делу служения Советской Отчизне.
В селе Богородицком восточнее Горшечного немцы появились в июльское утро 1942 года.
Настороженно молчали колхозники, а бывшие кулаки Долбушкины, Соболевы, Титоровы, Антомоновы, Перхвишины вышли встречать фашистов хлебом-солью.
Кулацкий представитель Ванька Ханыгай, бывший урядник, произнес приветственную речь, услужливо начал сгонять народ на сходку. На сходке кулаки старались пролезть во власть, но люди избрали старостой бывшего бедняка Буланого Хому, чтобы хоть несколько обезопасить село от произвола фашистов.
В полицаи все же пролезли кулаки – Титоров Яшка, Перхвишин Касьян, Панька Теленков.
Эти представители недобитого кулачества служили фашистам верой и правдой, народ от них стонал…
Вскоре парни Потапчиков Митька, Алдохин Ванюшка, Федосков Иван познакомились в «Орлином лесу» с партизанами из числа военнослужащих 40-й армии и присоединившихся к ним мужчин окружающих селений.
Партизаны дали задание заготовить винтовки, патроны и гранаты у расположенных на Барском планте немцев (Штаб фашистов размещался в доме кулацких дочерей, учительниц Емельяновых, пошедших в услужение к оккупантам).
Было украдено несколько винтовок и гранат, а также две банки патронов из караульного помещения на Сальковом планте. Для этого пришлось напоить караульных самогоном, который оккупанты любили.
Поднявшаяся тревога не дала результатов, так как украденное оружие и боеприпасы были переправлены партизанам в ту же ночь на немецкой повозке, на которой мобилизованные богородцы возили корм для немецких лошадей.
Бывший кулак Михаил Павлов жил у своей дочери Нюрки на самом конце планта Прогореловки, откуда открывался вид на Прогореловский лог, и на Завешенский, по которым партизаны держали связь с жителями Богородицкого.
Узнав, что немцы ищут партизан и украденное из караульного помещения оружие, старик Павлов Михаил, прозванный на селе Талабоном за сплетни, по своему почину устроил засаду и поднял тревогу в момент, когда партизаны вышли на операцию по ликвидации немецкого коменданта и предательниц сестер Емельяновых.
В результате были пойманы три партизана. Расстреляли их фашисты на склоне Салькова выгона, согнав для устрашения к месту казни все население Богородицкого.
Перед казнью молодой партизан обратился к народу с призывом бить фашистских гадов.
Комендант бросился к нему, чтобы ударить, но партизан сбил его кулаком в вырытую для партизан могилу и закричал:
– Вот так, товарищи, сбивайте всех фашистов в могилу!
… В настоящее время возле бывшей церковно-приходской школы села Богородицкое стоит памятник погибшим советским воинам и партизанам.
Население Богородицкое с нетерпением ожидало прихода советских войск и всячески вредило оккупантам: у штаба был убит фашистский часовой, на Сальковом выгоне сожгли ночью интендантский склад, угнали в лес несколько немецких подвод с провизией.
Переодевшись в немецкую форму, на устроенный сестрами Емельяновыми бал пришли партизаны.
Пригласив на кружку шнапса трех немецких офицеров в соседний дом к дяде сестер Емельяновых, Андрею, там партизаны напоили их до пьяна и , отобрав оружие и раздев донага, втолкнули перепуганных фашистов на устроенных в их честь бал.
Переполох, начавшийся среди фашистов, был использован партизанами для поджога кормовых и продовольственных складов оккупантов, а также для нападения на второе караульное помещение на Барском планте.
Здесь были убиты шесть солдат вместе с ефрейтором, ранен один офицер и забрано все вооружение с боеприпасами.
На место выехали представители немецкого командования, но расследовать им не пришлось: близко гремели уже орудия наступающих советских войск.
Ночью оккупанты в панике бежали в направлении Касторной, а утром вступили в Богородицкое передовые отряды советских войск.
Предатель Мишка Талабон вышел было встречать красноармейцев с хлебом-солью, но жители сразу же рассказали советским воинам об этом человеке. Талабон был расстрелян.
Комендант не успел бежать. Его нашли в шкафу учительницы Емельяновой Насти.
Трибунал судил коменданта и его покровительницу, фашиста расстреляли, Настю Емельянову посадили в тюрьму на девять лет.
Народ потребовал наказать полицаев. Яшку Титорова расстреляли. Панька Теленкова и Касьяна Перхвишина сгноили в заключении.
Это грозное предупреждение для всех предателей Родины.
В Богородицком помнят тяжкие дни фашистской оккупации, героическую борьбу народа с фашистами и славные дни победы над ними. И никому не позволит наш народ обижать Родину.
В Старом Осколе фашистская комендатура разместилась в одном из глубоких проездов на центральной улице, заняв бывшее помещение районного отдела народного образования. Фашисты умышленно садили гестапо и полицию на место просвещения. «…Немецкие фашисты являются врагами европейской культуры, армией средневекового мракобесия, призванной разрушить европейскую культуру ради насаждения рабовладельческой «культуры» немецких банкиров и баронов».
Они выискивали на советской земле убогие душой остатки элементов старого проклятого прошлого и выдавали их за что-то передовое. Например, они предоставили страницы фашистской газетенки «Новая жизнь» для статей «Господин Венза фантазирует» (восхваляли маслосырзаводчика Петра Вензу за служение Германии), а также для статей и объявлений Кузнецовой Анны, вставшей на службу к фашистам в качестве начальника санитарного надзора.
Кузнецова на целых страницах восхваляла немецкую культуру и «новый порядок», при котором Кузнецовой удалось выгнать из пушкарской школы учителя и заменить его урок молебном и водосвятием.
В этом же номере газеты «Новая жизнь» врач Кузнецова не постеснялась ниже своей статьи и рядом с извещением «Пропала коза» поместить свое объявление: «Пропал муж, К… Николай Дмитриевич, пятидесяти шести лет. Кто его поймает, получит за доставку вознаграждение».
Судя по этому объявлению о пропавшем муже, рабовладельческая «культура» немецких банкиров и баронов и «культура» опустошенной души врачихи Кузнецовой вполне стоили друг друга.
По ночам проходили в городе аресты и расстрелы. Впрочем, фашисты не стеснялись расстреливать и днем.
Одним из первых были расстреляны райисполкомовский работник товарищ Красников, врач Френкель, часовых дел мастер Кликун.
Почти каждый день на Казацких буграх, а также в усадьбе МТС на окраине слободы Гумны фашистские палачи расстреливали советских патриотов. При этом они садистки наслаждались содеянным, охотно фотографировали акты расстрела. Наверно, палачи не предполагали, что им самим придется сгнить в старооскольской земле, а их фотоснимки станут играть роль жутких обличающих документов.
Заподозрив человека в принадлежности к партизанам, вывели к окопу на усадьбе МТС и убивают выстрелом в затылок. Бывало и так: обреченного привязывали на Верхней площади к столбу, надевали на голову «капюшон смерти» и требовали отказаться от Советской власти.
Получив категорический отказ, палачи вздергивали на виселицу.
Фото 104.Фото 104а.
Повесив Валу на кронштейне телеграфного столба, палачи выставили часового, чтобы никто из родственников или друзей не смог снять и похоронить партизанку.
Фото 105.
Создав в Старом Осколе «биржу труда» с врачебной комиссией во главе с врачом С.А. Петровой для отсылки людей в Германское рабство, оккупанты не постеснялись расклеить по городу плакат: «Биржа труда имеет целью равномерное привлечение населения к разрешению хозяйственных задач».
Фото 106.
«Биржа труда» с ее врачами и агентами, с полицаями и изменниками буквально охотилась за рабочими, устраивая облавы, аресты и т. д., чтобы выполнить план «вербовки» «желающих поехать в Германию».
Были также использованы заявления некоторых предательниц, что они «видели своими глазами Германию и прекрасные условия работы там, призывали не упустить случая посмотреть Европу и культуру».
К числу таких «агитаторов», действительно поехавших в Германию добровольно, относились дочь бывшего купца Петрищева, дочь бывшего кулака Шестакова, поступившего на службу к фашистам в Ржавце, некая Годовникова из Казачка и любительница «проскочить галопом по всем Европам» некая Величко-Зайцева.
Об этих сожалеть не приходится.
Речь идет о других: За время фашистского господства на территории Старого Оскола и района фашисты расстреляли, замучили, повесили 243 советских патриота, угнали в немецкое рабство 2737 человек.
Фото 107.
Черной известностью среди старооскольцев дом гестапо в слободе Казацкой.
Фото 108.
В этом доме гестаповцы жестоко пытали и убивали советских патриотов, чтобы сломить волю нашего народа к борьбе, превратить его в раба. С той же целью зимой гитлеровские лыжники частенько выезжали в поле охотиться за советскими людьми. На следующем фотоснимке запечатлён один из таких кровавых эпизодов, когда гитлеровские лыжники, поймав за городом советского гражданина и объявив его партизаном, замучили человека насмерть. Потом они собрались у трупа и без стыда и совести позировали перед объективом аппарата, не подозревая, что обрекают себя этим на вечный позор.
Фото 109.
Расчёты фашистов запугать наших граждан своими кровавыми расправами и заставить их признать «новый порядок» не оправдались. Патриоты-мстители убивали немецких солдат и офицеров, пускали под откос военные поезда на перегоне от Нового Оскола до Старого Оскола и от Старого Оскола до Касторной, жгли мосты и цистерны с горючим, сдирали немецкие объявления и распоряжения, заклеивали их боевыми советскими плакатами, звавшими народ к борьбе. Один из таких плакатов патриоты, рискуя жизнью, не только распространили по городу и окружающим сёлам, но и расклеили его на заборе рядом с домом гестапо. Вот фотоснимок этого плаката.
Фото 110.
Оккупанты неистовствовали, вешали людей и расстреливали, но народ не страшился. Колхозник из «Нового мира», Бороновский Прокофий Савельевич, на которого фашисты получили донос, что он вместо креста носит ключ от несгораемого ящика с актом о закреплении земли за колхозом на вечное пользование, был вызван в гестапо. Он наотрез отказался выдать немцам место хранения акта о земле. Тогда его схватили, привязали к его левому боку толовую шашку и, привезя Бороновского на колхозную пасеку, взорвали привязанную к его телу толовую шашку.
Бороновского было приказано не хоронить, а выбросить собакам. Но колхозники тайно схоронили тело старика. На подпольном колхозном собрании они избрали на должность колхозного пасечника Зиновьева Иллариона Семёновича и поручили ему заменить на посту погибшего старика Бороновского, уберечь колхозную пасеку до прихода Советских войск.
Пронюхав о подпольном колхозном собрании, оккупанты устроили облаву. Они арестовали колхозника Бакланова Василия Васильевича, носившего кличку «Басня». Его обвинили в том, что он был на подпольном колхозном собрании и в том, что в 1928 году подписывал в качестве учредителя первый устав Соковского товарищества по совместной обработке земли.
Из гестапо Бакланова принесли в бессознательном состоянии. Он умер, оставшись советским патриотом. Потом фашисты ворвались в дом коммуниста Чурикова Петра Ивановича на Новом Хуторе. Сам Чуриков был на фронте и погиб под Старой Руссой. Но немцам кто-то донес, что он руководит действиями местных партизан и готовит большое выступление против оккупантов.
Жена Чурикова, Евдокия, вступила с фашистами в борьбу и зарубила одного из них топором. Её застрелили, истоптали сапогами. Соседям с трудом удалось скрыть от фашистов двух её детей (по возвращении в наши края Советской Армии, дети коммуниста Чурикова определены в детский дом и, воспитываясь в коммунистическом духе, стали такими же преданными советской власти и партии людьми, какими были их родители).
Презирая смерть и опасность, шестидесятилетняя колхозница из сельскохозяйственной артели имени Буденного Семибратченко Пелагея Григорьевна, мать двух сыновей – воинов Советской Армии, вынесла из сельсовета гипсовый бюст В. И. Ленина, сохранила его от фашистского поругания и подарила потом, когда район был освобождён Советской Армией, Казачанскому сельсовету.
Бесстрашно отдали свою молодую жизнь в борьбе за честь и независимость Советской Родины члены Старооскольского Райкома ВЛКСМ Виктор Бабанин и Дмитрий Клюбин, оставленные Коммунистической партией на подпольной работе в тылу у врага.
Комсомолка Екатерина Ивановна Багликова подобрала раненого советского командира лейтенанта Загребного Николая Андреевича, переодела его в гражданское обмундирование, укрыла от фашистов и вылечила (Н. А. Загребный теперь работает техником-строителем на станции Люблино под Москвой, с благодарностью вспоминает Катю-спасительницу).
Комсомолка Аня, пренебрегая опасностью для своей собственной жизни, явилась к городскому голове Свешникову и потребовала от него выдать необходимые документы ряду комсомолок, которым угрожала отправка в Германию. Документы были нужны, чтобы беспрепятственно покинуть город и бежать в лес.
Свешников под пистолетом Ани обещал выполнить её требование, а потом предательски выдал Аню в руки следователя по политическим делам при немецкой комендатуре.
Через день девушку повесили на телеграфном столбе. Как огненное кольцо вокруг тонкой девичьей шеи был обвит и крепко затянут в узел алый пионерский галстук, обнаруженный гестаповцами при обыске квартиры девушки на улице Гусёвка (ныне улица Семнадцати героев).
В свободное от расправ и грабежей время гитлеровские солдаты несли на базар и продавали награбленное. Причем и здесь они с гордостью фотографировались. Вот один из фотоснимков, показывающий фрица, продающего отнятый им у советского гражданина самовар. Снимок сделан немцем, убитым потом при отступлении из города Старого Оскола советскими солдатами.
Фото 111.
В ноябре 1942 года над городом и районом появились советские самолёты. Из разбросанных ими листовок народ узнал, что Красная Армия окружила под Сталинградом 22 немецких дивизии.
После этого участились случаи нападения патриотов на немецкие посты, на склады. В колхозах стали готовиться к весеннему севу, надеясь, что к этому времени придёт в район Советская Армия. В ряде колхозов снова были проведены подпольные колхозные собрания.
На собрании сельскохозяйственной артели «Новый мир» решили готовить семена к весне. Все средства применили для этого: ребятишки заготовляли овёс из кормушек на военной мадьярской конюшне, хозяйки отчисляли возможно большую долю подсолнечных семян, приносимых мадьярами жарить в печи (мадьяры большие охотники до жареных семечек и жарили их мешками, заставляя женщин выполнять эту работу), мужчинам удалось похитить много мешков ячменя, подсолнуха, кукурузы из расположенного в селе Соковом и плохо охраняемого мадьярского зернохранилища. Кроме того, выбранное на подпольном собрании правление колхоза (председателем избрали Васильеву Елизавету Павловну, а членами правления и бригадирами – Мартынову Антонину Стефановну и Мартынову Пелагею Васильевну), организовало подробнейший учёт всех личных зерновых запасов колхозников и расписало какое количество из этого запаса семян колхозник должен превратить в неприкосновенный фонд и сохранить до весны для посева. А враг ещё сидел на нашей земле, продолжалась неволя.
Фашистские власти решили провести новогодний бал, чтобы создать у населения впечатление, будто дела фашистов на фронте поправились.
Партизанская группа Никонора Рыжих наметила взорвать здание «биржи труда», где намечался бал, вместе со всеми его участниками.
В связи с тем, что в здании потребовалось провести иллюминацию, в качестве «электромонтеров» пробрались туда по чужим паспортам Хвостов и Масленко. Они заложили мины в грубах.
По какой-то случайности взрыва не получилось, но и бал испортился, когда сообщили об обнаруженных минах: участники бала чуть было не подавили друг друга на дверях. А Калерия Митрофановна, игравшая роль «царицы бала», была вынуждена выбежать на улицу почти при полной наготе, если не считать охвативших ее талию парчовых обручей с бахромой разноцветных шелковых лент.
Оккупанты после провала бального вечера совсем рассвирепели. Они хватали и расстреливали каждого, кто осмеливался высказать неугодное им слово. Южный парк на ж. д. узле превратился в место расстрелов. По доносу Анны Кузнецовой, фашисты схватили и расстреляли в южном парке Колю Потехина, Петю Объедкова и других.
Одновременно оккупанты начали разрушать уцелевшие до этого здания, а кирпич вывозили на строительство военных сооружений. Так было разрушено прекрасное белое здание на Комсомольской улице. До начала Великой Отечественной войны в этом здании была средняя городская школа № 2. Фотоснимок ниже:
Фото 112.
Кирпич этого прекрасного здания, разрушенного немцами, оккупанты вывезли в Атаманский лес для строительства военных укреплений. До осени 1952 года на месте разрушенного здания сохранялись остатки подвала, торчали исковерканные водопроводные трубы, высились поросшие травой холмики глины и щебня. Потом сюда пришли строители и заложили здание школы.
Вот как выглядел пустырь на месте разрушенной оккупантами городской средней школе № 2 к моменту прихода сюда первых строителей для закладки здания новой школы осенью 1952 года.
Фото 113.
Вскоре оккупанты разрушили здание Пушкарской школы. Обугленные, разбитые взрывом стены Пушкарской школы стыли в снегу 1943 года. Вот фотоснимок этих развалин.
Фото 114.
Разрушили фашисты здание детсада в городе. Вот фотоснимок разрушенного здания.
Фото 115.
Воспылав особой ненавистью к советским детским учреждениям, оккупанты допрашивали многих старооскольцев о местонахождении здания первой пионерской площадки в городе Старом Осколе. Многие знали об этом домике на бывшей улице Гусёвке (ныне улица 17 Героев), знали об организаторе первых пионерских отрядов в Старом Осколе Марковой Н., но не нашелся среди них ни один предатель. Фашисты не нашли и не разрушили исторического домика пионеров. Он сохранился, находится на ул. 17 Героев под номером 19, куда пионеры часто ходят в гости к живущей там Марковой тёте Нине.
Домик уже одряхлел. Но он имеет славную историю, и ребята говорят о нём, как о новом и юном домике, где в ранний период Советской власти звенели голоса первых старооскольских пионеров. На фотоснимке дан вид этого домика со двора.
Фото 116.
С улицы этот снимок выглядит поэтичнее. Помещаем ниже соответствующий фотоснимок, сделанный в июле 1952 года.
Фото 117.
Не отыскав первый домик пионеров, фашисты обрушили свой гнев на жилые дома, взрывая их гранатами и специальными снарядами из взрывчатки. В частности они разрушили квартиру врача Селиверстова Н.К. на Революционной улице. Прекрасный домик стал походить на жалкую лачугу после учинённого в нём фашистами погрома. Помещаем ниже фотодокумент: квартира врача Селиверстова Н.К. после разгрома её фашистами.
Фото 118.
Но злобствование фашистов уже не устрашало никого: по всему старооскольцы замечали, что начался конец немецкой оккупации района.
Все явственнее слышался грохот орудий наступающих советских войск. И тогда фашисты решили устроить массовый расстрел арестованных, содержащихся в тюрьме и в подвалах.
Вот как описал один из фашистских узников, ветеран трех революций Анпилов Константин Михайлович, дни оккупации и бегства от смерти в последнюю минуту, когда уже узников выстроили для вывода со двора в Южный парк:
«На территории, оккупированной немцами, я и многие другие рабочие транспорта, остались при обстоятельствах приказа не покидать работы и дежурных постов (я нес службу ПВО на резервуаре вместе с Киселевой Евдокией Павловной, ныне работающей начальником по приему и увольнению рабочих в депо).
Приказ о нашей службе был отдан Романом Георгиевичем Гладких, который стоял тогда во главе узлового партийного комитета. И снять с поста нас мог лишь сам Гладких.
Но нас никто не снял с поста. Мы узнали об уезде Романа Гладких, Дрянина и Кобзаря уже после того, когда немцы оказались на окраине города, перерезали все пути нашего бегства. Невозможно оказалось также эвакуировать часть имущества депо.
13 июля 1942 года меня арестовал полицай Батищев Михаил, бывший секретарь комсомольской организации Ламского колхоза имени Ленина. Он отвел меня под оружием в город и передал офицеру Чуприну, выполнявшему должность фашистского следователя.
Чуприн начал избивать меня, требуя назвать фамилии знакомых коммунистов и указать места их пребывания. Получив отказ, Чуприн посадил меня в подвал под книжным магазином на центральной улице.
Под арестом, подвергаясь ежедневно допросам и избиениям, я просидел до конца сентября 1942 года. Потом был освобожден по ходатайству старшины слободы Ламской Козьмы Бажинова.
Я узнал после освобождения, что мою квартиру фашисты часто обыскивали в поисках оружия. Они захватили мой партийный билет, спрятанный во дворе под дровами.
Вторично фашисты арестовали меня в начале ноября 1942 года за отказ пойти на работу в депо и сагитировать к этому других моих товарищей рабочих. Лишь под силою оружия меня пригнали полицаи работать на строительстве гаража при вокзале, угрожая немедленным расстрелом за отказ. Там в течение семи дней выполнял работу чернорабочего.
В беседах с товарищами я ободрял их и говорил, что немцам скоро будет конец. Кто-то донес на меня, тогда меня снова арестовали и бросили вместе с другими в подвал. Там, подвергаясь допросам и избиениям, я просидел до начала февраля 1943 года.
В три часа дня 4 февраля 1943 года, когда кругом гремели бои, нашу большую группу заключенных выстроили во дворе для ликвидации. В это время налетела советская авиация на город, началась бомбежка.
Находясь ближе всех к воротам и калитке, я решил подать для всех товарищей пример к побегу. За мною бросились со двора все, в том числе ламские женщины Никитина и Глущенко Евдокия, ездоцкий Василий Дмитриевич Гладких.
Бегство нам удалось. Но когда подошел к своему дому, взяла оторопь: увидел у ворот санную подводу, нагруженную добром. На возу сидели сотрудничавшие с фашистами муж и жена Стряпины, собравшиеся к уходу вместе с фашистами. Стряпины до этого жили через стенку от моей квартиры, выдавали фашистам меня и других коммунистов, так что встреча с ними была в эту минуту очень опасной еще и потому, что совсем близко стояли немецкие автоматчики у орудия.
Пришлось притаиться за углом, пока Стряпины уехали.
Вошел в квартиру, а в лицо ударило холодом: больная жена лежала на холодной нетопленной печи.
«Не плачь, Наташа, – сказал ей. – Теперь наши идут, сволочи убегают…»
Н. Белых.
Продолжение следует…
*Примечание: ввиду большого объема публикуемой монографии редакцией сайта выполнена разбивка материала.
Редакция сайта благодарит Е. Н. Белых (г. Владимир) за предоставленные архивные материалы.
Короткая ссылка на эту страницу:
