Мы сделали Главный Белгородский чат: https://t.me/+ajqWAoUKZksyYzdi

Повесть о пяти Мариях или комиссарская любовь.

В. Цокур.

clip_image002Мария Зойсс.

Предисловие.

Каждый из нас, конечно же, хочет прожить в этом подлунном мире долго и, по возможности, счастливо. У пяти молодых, красивых и вполне благополучных женщин, находившихся в 1919 году в нашем городе, жизнь — как раз — таки сложилась в полной противоположности ко всему тому, чего они так хотели от нее для самих себя

Трое из них были коренные белгородки. Две других — залетки. Одна из Харькова, а вторая из Корочи. У всех пяти было одинаковое имя – Мария. Имя красивое, благозвучное и нет никакого другого, которое бы чаще этого упоминалось бы в русской песне. Но ведь оно означает и то, чего никто и никогда не захотел бы вот так заполучить это как некую данность. Это имя означает — « обладательница горькой жизни». Кто же возжелает себе такую планиду?

Время и весь ход жизненных событий у пяти Марий полностью подтвердят фатальность этой предначертанности . Судьбы у них действительно и точно совпадут с их именной семантикой.

Две — совсем еще юные создания – были гимназистками Белгородской женской гимназии им. Царствующего Дома Романовых (ныне школа №9).

Другие были постарше. Но всем пяти выпадет разлихая бабья доля, отмеренная им лихолетьем Гражданской войны. ­На каждую из них падет жребий судьбы стать избранницей любви. Такой скоротечной и такой несчастной. На каждую из них будет положен глаз местного бугайствующего комиссарства из Белгородского ревкома. И она-то, вот эта любовь комиссарская, постылая, нежеланная, навязанная им против их женской природы, она-то и погубит их всех.

Белгород. 1870 -1918 гг.

Любовь, брак, семья – именно на них всегда держались устои жизни и в Белгороде, и по всей Росссии. Все это освящалось Церковью. Четырнадцать храмов Белгорода крестили, венчали или же отпевали его жителей. Глубокая провинция. Сельский уклад жизни. Его незыблемость казалась отныне и навсегда. Но уже через 17 лет в городе появятся устроители новой жизни. Все местные и бывшие: присяжный поверенный Меранвиль де Сент-Клер, учитель Озембловский, фельдфебель Лютенко, каторжанин Саенко. Все они стали закладывать основы коммунистического общества. Однако, коммунистические новации, как правило, население встречало в штыки. Особое неприятие тогда вызывали советские начинания в вопросах семьи и брака.

В некоторых городах Советской России новации местных большевиков начинались сразу же с издания ими декретов о «социализации женщин» и создания комиссариатов свободной любви. Отчебучили нечто такое и на моей родине – на Кубани. По мандатам комиссара внутренних дел Бронштейна в Екатеринодаре устраивались весной 1918 года облавы на молодых и красивых девушек из буржуазных семей и учениц местных учебных заведений. Их отлавливали и доставляли во дворец Всевойскового Атамана к самому Бронштейну, а также еще и в номера гостиницы Бристоль к матросам из отряда Фомы Мокроусова.

В Белгороде не было такого комиссариата. Но с введением декретирования гражданских браков и разводов и в нем вскоре начался процесс активного разрушения христианской семьи и норм морали.

В дореволюционном Белгороде, в смысле его быта и нравов, было много чего такого разного. В городе и ранее всегда были и пьянство, и супружеская неверность и домогательства «любви» по службе. Что было, то было. Были в провинциальном Белгороде и краснофонарная Щемиловка, и Щемиловский кабак.

Щемиловка… Она всегда обслуживала исключительно клиентуру знаменитого Щемиловского кабака. Это злачное место неизбежно, по закону своей греховности, всегда притягивало жителей города, а также и его гостей. Адюльтер, пороки, краснофонарный бизнес всегда были в Белгороде осуждаемы и об­ществом, и Церковью. И как бы ни был богат человек тогда, какой бы полнотой власти он ни обладал, но чтобы он вот так, вдруг, мог откры­то стать на стезю порока в городе, не считаясь ни с кем и ни с чем? Та­кого отродясь здесь не бывало. Это уже белгородское комиссарство ударилось во все тяжкие открыто и нагло. Частенько, и сразу же после 17-го года, комиссары и чекисты стали бывать и в домах Щемиловки. Но там они никогда не расплачива­лись за оказанные им услуги. Все на халяву желали обслуживаться. Обы­чай «за так» был введен белгородс­ким комиссарством именно с рев­комовских времен. И маузер под нос девицам из номеров в Белгоро­де стали совать тоже с тех самых времен. После принудиловка военного коммунизма, введенная комис­сарством в Белгородских борделях, была перенесена и в стены советс­ких учреждений нашего города.

Именно в те-то времена и закру­тил напропалую с 17-летней гимна­зисткой Марией Зойсс свой комис­сарский роман бывший 30-летний учитель — поляк Озембловский, став­ший по воле случая председателем Белгородского уисполкома.

clip_image004И. Озембловский/

Нахра­пом и внаглую тогда же стал подби­вать любовные клинья к своей под­чиненной военный комиссар уезда Лютенко. Амурничал безоглядно с гимназисткой кровавый комиссар уездной милиции Саенко. Большой специалист по пусканию белгородским мужикам большой крови при проведении им реквизиций на селе. Сожительствовал с вдовой белгородского купца 33-х летний председа­тель Белгородского ревкома Меранвиль де Сент-Клер. В общем, понес­ло тогда белгородское комиссарство в любовный разнос. Нашел на них любовный стих и угар в те зимнее-­весенние месяцы кровавого 19-го.

Белгород. 1919 г.

 Это был год невероятного рев­комовского и чекистского беспре­дела в городе и уезде, год большой крови, тысячных расстрелов белго­родцев и россиян, год переменчи­вости военных удач. В гущу этих со­бытий в том же 19-м попадают и пять белгородских Марий. Для четырех из них этот год будет роковым.

Не уступив домогательствам во­енного комиссара Лютенко, пойдет по его оговору под трибунал совслужащая комиссариата Мария Лазаре­ва.

15.03.19 г. Белгородский Револю­ционный трибунал рассмотрел ее дело и определил, что «признавая ее склонность к авантюризму, а также принимая во внимание еще и оскор­бление Революционного Трибунала, лишить Лазареву Советской работы во всех Советских учреждениях на­всегда». По тем временам и реали­ям обстановки такое определение по сути своей было тем же «вышаком».

27.03.19 г. в Белгороде произой­дет бунт караульного батальона. Его подавят. А после этого арестуют де Сент-Клера. Ему инкриминировалось тогда отсутствие революционной бди­тельности и преступное бездействие в период самих мятежных событий.

Вместе с предревкома был аре­стован еще и увоенком Лютенко. Однако никого из этих двух комис­саров Курский трибунал так и не рас­стреляет. Выручили их тогда друзья де Сент-Клера. Лютенко только и того, что исключат из партии. Он надолго исчезнет из Белгорода. Уез­дного же вождя вообще отзовут из Курска в Москву на предмет его по­вышения по службе.

Жизнь города в зимне-весенний период того года, конечно же, не исчерпывалась только этими двумя событиями. Она была несравненно многообразнее. Но все, что бы ни происходило в нем, осенялось тог­да красным знаменем Белгородско­го ревкома. Летом, а точнее, 23 июня, в Белгород вступят воинские части корпуса генерала Кутепова. А ранним утром 25 июня доброволь­цы из Марковской дивизии в ближнем питомнике, недалеко от артил­лерийских складов (сейчас это пе­ресечение улиц Литвинова и Б. Хмельницкого — В. Ц.) на ветке раз­весистого дуба повесят гимназистку Машеньку Озерову. Рядом с нею вздернут и самого Саенко, который буквально неделю назад как оста­вил славные ряды белгородских защитников революции, бежал от них из Курска и, переодевшись в женс­кую одежду, пришел в дом к Озе­ровым, прося их укрыть его в нем.

Начальник Белгородского гарни­зона генерал Шпаковский удовлет­ворил тогда просьбу родителей Маши, дав соответствующим чинам разрешение на выдачу тела казнен­ной для погребения. Ее похоронили на Новорусском кладбище.

Узнав о казни Саенко, но, не ве­дая еще о его дезертирстве, белго­родские чекисты, в порядке красной мести, расстреляли тогда в Курске более 50 белгородских заложников, которые числились за ГубЧКа. В этих списках значилась и Мария Павловна Пивоварова. Пассия де Сент-Клера. Чекисты арестовали женщину еще в мае, сразу же после отъезда из Бел­города председателя ревкома. А прикончат ее спустя два месяца.

Извилистой и трагической станет жизненная дорога и у Марии Зойсс. Еще в июне 1918 года Озембловского переведут из Белгорода в Курск и назначат на должность председа­теля ГубЧКа. Через четыре месяца за преступления по должности его снимут с нее и исключат из партии. Но под суд все же не отправят. Спа­сут его от суда друзья-поляки. Озембловский из подвалов ЧК воз­вратится вновь на поприще учитель­ства. В сентябре 1919 года он пред­принимает попытку бежать на Ук­раину. Но… 20.09.19 г. его в вагоне «дачки», шедшей из Белгорода в Харьков, опознает офицер-доброво­лец, которого Озембловский допра­шивал и пьггал в своем кабинете. На ст. Основа, под са­мым Харьковым, его выведут из вагона, подтянут к пристанционному фонарному столбу и привяжут к нему вниз головой. Марию же расстреля­ют у инвентарного деревянного щита возле водонапорной башни.

Княжна Мария

На долю этой молодой женщины выпал груз таких жизненных невзгод и столько горя, что остается только удивляться ее несгибаемой стойко­сти. Мария была старшей дочерью князя И. И. Мещерского, одного из предводителей дворянства Корочанского уезда. Род Мещерских — древнейший среди дворянских родов в России. После смерти И. И. на попечении его вдовы, Анны Леонидовны, кроме Марии останутся младшие их дети — Клера и Марк. В апреле 1918 года смерть заберет у Марии ее брата. Семнадцатилетнего Марка, гимназиста Корочанской Александровской гимназии, аресту­ют, а затем и расстреляют шахтеры из отряда братьев Кабановых. Кста­ти говоря, одного из них звали так­же Марком.

clip_image006М. Кабанов

Отряд «Молния» был махровой партизанской вольницей, нагрянувшей в уездный город для ус­тановления в нем явочным путем со­ветской власти. Смерть младшего сына не только потрясла Анну Лео­нидовну, но и слегка помрачила ее рассудок. Она станет агрессивной и несдержанной в своих поступках и высказываниях. Особенно в адрес представителей советской власти. Эта несдержанность через два года оборвет ее жизнь.

В 1919 году она вместе с Марией и Клерой выехала в Крым. В ноябре 1920 года на улице уже красного Се­вастополя ее пристрелит грайворонский патруль из 46 СД. Весной 1921 года сестры Мещерские возвратились в Корочу. При одной из многочис­ленных чекистских проверок на дому полупридушенную Марию затащит в постель Иосиф Светлицкий, возглавлявший тогда чекистское ведомство Корочанского уезда. В ноябре 1923 года Светлицкого переведут в Бел­город, а в 1924-м в Курск. К тому времени он оформил (иначе уже было и нельзя) свои брачные отно­шения с Марией в официальном по­рядке. Для нее же это был не про­сто мезальянс. Это было постоян­ное осознание ею торжества наси­лия над ней. Осознание загубленности своей жизни этим профессиональ­ным садистом и каторжанином. А им он был и по своей психологии, и по своим поступкам. Вскоре скоротечная чахотка сожгла легкие княгине буквально за несколько месяцев. Ко всем прочим тяжким и этот недуг она заполучила от Светлицкого.

Ретроспектива

 В 1925 году в Белгороде начнется кампания переименований его улиц. Улицу Покровскую, которая более 130 лет вела всех верующих к храму Покрова, переименуют на улицу име­ни Троцкого. А с 1928 года, 70 лет уже, она носит имя первого предсе­дателя Курской ГубЧКа Озембловского. Присваивались имена разные улицам города и в последующие годы.

В 70-х годах в Белгороде появится почему-то улица имени матроса Фомы Мокроусова. Того самого, который весной 1918 года шарахал в Екатеринодаре местных гимназисток, а его лихие отрядные ухари-братишечки устраивали им матросские групповухи. Сподобили его даже в анналы событийности. Мол громил красный моряк-черноморец в ноябре 1917 года корниловские ударные батальоны под Белгородом. А Фома-то в то самое время мел своими широченными клешами брус­чатку Садовой улицы в Ростове и Им­ператорской в Таганроге. Вот и верь после этого людям.

clip_image008Ф. Мокроусов

А что же с памятью людской де­ется в наши дни? Помнят ли в нашем городе тех пятерых женщин с кра­сивым именем Мария? Как-никак, а все же пять судеб, пять молодых жизней, оборванных столь жестоко и безжалостно. И что же, все пять так и канули в неизвестность? И ни креста, ни могильного холмика, ни памяти людской? Так ничего и не ос­талось? Да, ничего. Впрочем…

Память о прошлом в нашем го­роде все же чтут. В 1959 году в Бел­городе был открыт мемориальный памятник «Слава героям». Это па­мятник-кенотаф, т.е. надгробие над могилой без тела покойного. На его бронзовых досках выбиты и имена героев: Иван Озембловский, Мария Зойсс (Зое) и Василий Саенко. По­чему они? Этого вам никто не объяс­нит. Так уж сталось.

Бесспорно, героям действитель­но и всегда должна воздаваться сла­ва. Но, скажите, причем здесь че­кист Озембловский, заливший Кур­скую губернию в1918 году кровью 20-ти тысяч жертв Красного терро­ра? Причем здесь дезертир и кровопускатель Саенко, топивший Бел­городский уезд в мужицкой крови? Но почему жители Белгорода дол­жны помнить о них? А где же мож­но почтить память четырех Марий и еще тысяч и тысяч других наших зем­ляков и россиян, для которых бел­городская земля стала местом их вечного упокоения?

В. Цокур.
1999г.

Материал передан автором в 2010 году.



Кол-во просмотров страницы: 5015

Короткая ссылка на эту страницу:


Оставить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: