Летопись Белогорья

А.Н.Крупенков

Свою историю Белгородский государственный историко-краеведческий музей ведет с 1924 г., когда в Белгороде по инициативе опытного музейного работника П.И. Барышникова был открыт филиал Курского губернского музея краеведения. Однако это был не первый музей в Белгороде. По сообщению самого Павла Ивановича Барышникова «В Белгороде музей был открыт в 1911 г. Но в октябре 1922 г. был закрыт по недостатку средств на его содержание».. К сожалению, мы не знаем, кто основатель первого в Белгороде музея, где он точно находился и какими экспонатами располагал.

Закрытие в городе музея никого особенно не взволновало. Вряд ли белгородцы и заметили его отсутствие, если бы не местный любитель старины, энтузиаст Павел Иванович Барышников. Не смирившись с ликвидацией музея, он начал будоражить общественность города, обивать пороги уездного исполкома, засыпал письмами и жалобами губернское начальство. Наконец, после очередного посещения П.И. Барышниковым Курска, губернское руководство пошло ему на встречу и в июне 1924 г. обратилось в Белгородский уисполком с предложением открыть в Белгороде музей краеведения. Местные власти с недовольством отнеслись к распоряжению сверху и, сославшись на отсутствие в казне денег, ответили отказом. В сентябре того же года губернский отдел народного образования (в то время музеи находились в ведении Наркомпроса) вторично направил в Белгород предписание о необходимости открыть музей. И опять уездные власти, соглашаясь, впрочем, с важностью поднятого вопроса, ответили вежливым отказом. Тогда Курский губернский отдел народного образования предложил Белгородскому УОНО компромиссный вариант: город предоставляет помещение для музея, а Курский Губмузей берет его на свое содержание. На том и порешили. В октябре 1924 г. в Белгороде открылся филиал Курского губернского музея краеведения. Он разместился в одном из зданий бывшего Свято-Троицкого мужского монастыря.

На должность заведующего музеем, несмотря на свою чуть ли не «контрреволюционную деятельность», приказом ГубОНО был назначен П.И. Барышников. Первым делом он начал подыскивать помещение, в котором можно было бы разместить экспозиции. Для этой цели больше всего подходили старинные здания закрытого в феврале 1921 г. мужского монастыря. С большим трудом ему удалось «выбить» у уездных властей комнаты в бывшем архиерейском доме.

Архиерейский дом, в котором в 1924 году был открыт Белгородский музей краеведения.

Первыми экспонатами музея стали 780 предметов, приобретенных П.И. Барышниковым на школьной выставке. Конечно, этого было недостаточно. Павел Иванович взялся за розыски пропавших экспонатов закрытого два года назад музея. Одновременно он регулярно выезжал в деревни и села Белгородского уезда с целью провести инвентаризацию старинных реликвий и частных коллекций в бывших помещичьих усадьбах. За короткое время ему удалось установить, что старинные вещи, имеющие музейную ценность, находились: в Шебекине — 3650 предметов, Короче — 2568. Имелись они и в Белгороде: в кладовой архиерейского дома — 470 предметов, в упрофбюро — 165, в школах города — до 150. Много культовых реликвий и церковных книг находилось в мужском и женском монастырях, других храмах города и уезда. Определить их количество за короткий срок было просто невозможно. Длительное время требовалось и для регистрации и описания материалов богатейшего архива Свято-Троицкого монастыря, размещавшегося в соборной колокольне.

В результате опроса местных жителей выяснилось, что многие редкие старинные вещи после разгрома и национализации барских усадеб оказались в руках случайных людей. В основном это были предметы искусства и культуры: иконы, картины, старинные книги, монеты, фарфоровые, хрустальные и бронзовые изделия, имеющие историческую, культурную и научную ценность. Всего П.И. Барышников выявил в Белгороде и уезде около восьми тысяч старинных предметов на общую сумму (по рыночной стоимости) около 100 000 руб. Владельцы реликвий неохотно расставались с ними, для них они представляли в первую очередь материальную ценность. Одна только шебекинская коллекция была оценена в 48 000 руб. Постановлением Главнауки от 8 апреля 1925 г. предписывалось всю шебекинскую коллекцию передать в Белгородский музей краеведения, но новые хозяева не торопились выполнять это постановление. Белгородское упрофбюро вообще отказалось передавать свои реликвии музею. Корочанский волостной исполком соглашался подарить свои коллекции вновь созданному музею, но на перевозку нужны были деньги, а их не было.

Нужны были деньги на приобретение мебели и другого имущества, которыми музей не располагал. Местные власти старались не замечать бедственного положения музея, рассуждали так: есть заведующий — пусть он и решает все вопросы. За все время существования музея уисполком выделил на хозяйственные нужды и приобретение имущества всего 79 руб. Но Павел Иванович постоянно беспокоил начальство, требуя помощи и внимания к культуре.

Справиться одному человеку с большим объемом работы было практически невозможно. По штатному расписанию уездному музею полагались, кроме заведующего, три сотрудника и сторож. Павел Иванович прекрасно понимал, что на полное комплектование штата УОНО не пойдет. Но хотя бы одного сотрудника и сторожа иметь было просто необходимо. Вскоре он добился ставки сторожа, а инструктор музея был назначен на должность только 7 апреля 1925 г.

Обязанности работников были распределены следующим образом: заведующий П.И. Барышников осуществлял общее руководство музеем, отвечал за административные и хозяйственные дела; инструктор Иван Ильич Скипенко большую часть своего рабочего времени занимался приемкой экспонатов и коллекций, их сортировкой, описанием и занесением в инвентарную книгу; технический работник Афанасий Иванович Кичигин, а после его ухода Мария Андреевна Ануфриева исполняли обязанности сторожа, дворника и посыльного. Павел Иванович регулярно занимался не только хозяйственными и административными делами, но, будучи по натуре исследователем и большим любителем старины, много времени посвящал научной работе, помогал своему инструктору. Но все это было позже, а пока Павел Иванович трудился один за троих, получая всего 29 руб. 70 коп., а первые три месяца и вообще работать без зарплаты, на общественных началах. Несмотря на все трудности, именно в эти первые месяцы ему удалось собрать около тысячи экспонатов, систематизировать их, описать и занести в инвентарную книгу.

Места в двух тесных комнатах стало уже мало. Павел Иванович начал предпринимать меры к расширению музея. Идеальным ему представлялся вариант, по которому вся территория бывшего монастыря была бы закреплена за музеем: Свято-Троицкий собор с могилами захороненных в нем белгородских архиереев, колокольня, Знаменская церковь, архиерейский дом, покои святителя Иоасафа, братское монастырское кладбище и монашеские кельи. Все эти объекты представляли большую историческую и культурную ценность и, по мнению Павла Ивановича, должны были быть включены в единый историко-архитектурный комплекс.

На территории монастырского двора П.И. Барышников мечтал развести ботанический сад, в котором была бы представлена вся флора Белгородского уезда. Закрывшиеся и уже начавшие приходить в упадок церкви монастыря он предлагал реставрировать и вернуть их общине верующих, заброшенное братское кладбище — благоустроить и создать некрополь для свободного посещения экскурсантами. В далекой перспективе Павел Иванович рассчитывал на передачу музейному комплексу и бывших монастырских владений: двух домов по улице Везельской, дома по Ново-Московской улице, мельницы, 180 десятин распашной земли, 50 десятин леса. Опись всего монастырского имущества и владений находилась в Москве в Главнауке, и музей по закону имел на них право. Но Павел Иванович прекрасно понимал, что ни уездные, ни губернские власти не пойдут на то, чтобы передать музею все бывшие монастырские владения, и поэтому пока даже не поднимал этого вопроса. А вот на приобретение всех бывших зданий монастыря он возлагал большие надежды и был уверен, что сумеет добиться передачи их музею. Пока же его ближайшей задачей было создание экспозиций в уже отведенных музею комнатах архиерейского дома.

В марте 1925 г. общий отдел Белгородского уездного исполнительного комитета принял наконец решение передать под музей все 18 комнат второго этажа бывшего архиерейского дома. Однако помещение освободилось только через два месяца. Сотрудники музея начали уже было переносить экспонаты на второй этаж и размещать их по комнатам, как вдруг выяснилось, что уездные власти изменили решение — второй этаж оставался под жилье некоему Закройщикову. Более того, у музея отобрали и уже имевшиеся в его распоряжении две комнаты. Экспонаты были вынесены в библиотеку детдома: некоторые из них в дальнейшем оказались похищенными, другие поврежденными.

Около месяца музей оставался без помещения, хотя по данным Белгородского УИКа значилось, что под музей краеведения отведены покои святителя Иоасафа и квартира бывшего викарного архиерея с имеющейся при ней домовой церковью. Лишь 24 июня музею возвратили девять комнат. Однако сразу стало ясно, что четыре из них использовать под музей нельзя, они были полутемными и непригодными для работы. Пять других комнат со сводами и расписными фресками очень удачно подходили для музея, но в них можно было разместить экспонаты только одного культурно-исторического отдела. В музее же должны были работать еще три отдела: естественно-исторический, производственно-экономический и культурно-просветительский. Для этих трех отделов места не оставалось, хотя экспонатов уже было собрано достаточно. Выход из положения был один: предоставить музею полностью архиерейский дом, но, как уже отмечалось, половина второго этажа отдавалась под жилье, а на первом этаже и в других постройках монастыря размещался детский дом имени III Интернационала.

Всего в Белгороде с 1918 г. было открыто четыре детских дома и приюта, в которых воспитывались дети ушедших на фронт красноармейцев, оставшиеся без родителей и крова сироты, дети из голодающего Поволжья и малолетние правонарушители. К 1924 г. значительная часть детдомовцев была переведена из Белгорода в уездные детские дома, но в стенах монастыря детдом сохранили, и в нем оставалось до 150 воспитанников, которые доставляли П.И. Барышникову много хлопот и беспокойства — били в музее стекла, срывали замки, выламывали двери. В основном толкал детей на воровство голод. Они залезали в музей, крали наиболее ценные вещи и несли их продавать на базар. Сторож физически не мог уследить и предупредить бесконечные кражи. Соседство музея и детского дома не шло на пользу ни тому, ни другому учреждению. II.И. Барышников неоднократно поднимат вопрос о переводе детского дома из монастыря в другое, более подходящее для проживания и воспитания место. Обращался он в уездное отделение народного образования и в исполнительный комитет, информировал Губмузей о разграблении музея и монастырских церквей. В одном из своих докладов в уисполком он сообщал:

«Беспризорные Белгородского детдома в январе 1925 г. разбили две двери музея, взломали замки и, проникнув в музей, разворочали все экспонаты педагогического отдела, но ничего не похитили, потому что отдел этот состоит из таблиц, чертежей, плакатов и прочих материалов, которые трудно продать на базаре. В феврале были вновь выбиты другие двери музея. В апреле комиссия по приемке для музея помещения, состоящая из меня (зав. музеем), инструктора музея и техника Общ. Отдела Иванова произвела осмотр музейных комнат, занятых беспризорными. При этом было обнаружено: выломанные двери и окна, вынутые из дверей и окон стекла, сорванные плинтусы, снятый накат потолка, разбитые печи и проч. Одна из комнат, расписанная фресками, была обращена в отхожее место с нечистотами на полу. Комиссия составила акт, препроводив его Общему Отделу.

Две монастырские старинные церкви, состоящие на учете Главнауки, подверглись со стороны беспризорных не только бесцельному разрушению (выбиты все стекла в оконных рамах), но и разграблению. Беспризорные на глазах у всех выдирают из церквей железо, медь, чугун, стекло, дерево и все это несут на базар. В последнее время начали сдирать железо с крыш. Я неоднократно докладывал о том устно и письменно в УОНО, Общему Отделу и зав. УФО, у которого находятся ключи от церквей. Но разрушения не прекращаются. Обе церкви были осмотрены мною и зав. УФО т. Саловым 24 апреля 1925 г. Не сомневаюсь, что т. Салов вполне подтвердит то, что мною здесь изложено».

Все, о чем сообщил П.И. Барышников, подтвердил не только заведующий УФО Сачов, но и комиссия по охране труда, сделавшая следующее заключение: «Музей имеет тяжелое и даже опасное соседство в виде детдома беспризорных. В январе и феврале совершено было нападение на музей со взломом ряда дверей и замков. Беспризорные разоряют крышу здания, потолки во многих местах мокрые, окна побиты, вырваны, в дверях сломаны все замки и большинство ручек, разгромлены две церкви, взятые на учет Главнаукой. Беспризорные брошены на произвол судьбы, они бродят где попало, делают, что им вздумается. За ними нет никакого даже элементарного надзора. Положение здесь недопустимое по своей халатности, прямо преступное по бездеятельности».

В сентябре детский дом имени III Интернационала был переведен из монастыря в Косминский детский дом, где бытовые условия для воспитанников были гораздо лучше. Но тут возникла новая проблема. Освободившиеся помещения уисполком распорядился предоставить не музею краеведения, а дислоцировавшейся в Белгороде воинской части. Павла Ивановича этот вариант также не устраивал. Он снова бьет тревогу: «Существование музея как вместе с детдомом, так и вместе с воинской частью, не предоставляется (так в документе. — А.К.) возможным. В том и другом случае музей фактически закроется».

Непримиримые отношения сложились у П.И. Барышникова с заведующим Белгородским уездным отделением народного образования Трухмановым. Заведующий УОНО был непосредственным начальником Павла Ивановича (П.И. Барышников напрямую подчинялся также заведующему губернским музеем Клобуновскому), и работа музея во многом зависела от заведующего Белгородским УОНО. Павлу Ивановичу часто приходилось обращаться по многим вопросам к Трухманову. Однако тому было не до проблем музея, а настойчивость П.И. Барышникова просто выводила его из себя. На этой почве между ними начались трения, очень скоро превратившиеся в открытую вражду.

Помогли заведующему УОНО и члены правления Общества краеведения Курского отделения в Белгородском уезде. Уездное Общество краеведения, созданное в Белгороде в июне 1924 г., в течение почти целого года практически бездействовало. В связи с этим губернская газета «Курская правда» в марте 1925 г. писала, что «сонное Правление общества не обнаруживает никаких признаков деятельности и жизни». Трое членов правления, помнившие о том, что П.И. Барышников еще и при царской власти любил побаловаться пером и публиковал критические материалы в газетах, предположили, что именно он и есть автор корреспонденции в «Курской правде», и на заседании правления 4 марта постановили снять П.И. Барышникова с должности заведующего музеем. Однако постановление это было признано незаконным, так как музей Обществу краеведения не подчинялся. 17 мая 1925 г. состоялось общее собрание уездного Общества краеведения, на котором кроме членов правления присутствовали около 40 действительных и более пятидесяти сочувствующих членов Общества. Краеведы выступили в защиту заведующего музеем и также признали решение правления неправильным. Более того, большинство из них одобрили выступление газеты и осудили бездеятельность правления. Общее собрание краеведов признало старое правление не способным руководить Обществом и избрало новое.

В Белгородский уисполком и в Курский губернский музей полетели жалобы на П.И. Барышникова. Заведующий музеем обвинялся в некомпетентности, неумении организовать дело и прочих грехах. В Курске хорошо знали Павла Ивановича, дорожили им и были категорически против снятия его с работы. И все же Трухманов издал приказ об увольнении. Несмотря на заступничество Губмузея, на аргументированные объяснения самого П.И. Барышникова, уездный исполком на основании заявления Трухманова уволил его с работы. Павел Иванович, естественно, не был согласен с таким решением, но, понимая, что «плетью обуха не перешибешь», 28 августа подач в Губмузей прошение об отставке. В Губмузее не хотели расставаться с опытным, показавшим себя в работе, заведующим музеем, но в силу сложившихся обстоятельств вынуждены были удовлетворить его «просьбу». В Белгородское УОНО было послано уведомление: «Согласно личного заявления Заведывающего Белгородским Музеем П.И. Барышникова, который не считает возможным продолжать службу в виду (так в документе. — А.К.) создавшихся на месте обостренных отношений с УОНО, Губмузей освобождает т. Барышникова от занимаемой должности.

Предложить т. Барышникову с 1 октября сдать дела и музей инструктору музея Скипенко и полагать последнего временно в должности Заведывающего Белгор. музеем».

Павел Иванович был вынужден уйти с любимой работы. Ему даже не предложили остаться в основанном им музее в качестве инструктора. Инструктором музея был назначен некто Бурых, выдвинутый на эту должность Рабпросом. Недолго пришлось работать в музее и новому заведующему. На один из своих запросов в уездное отделение народного образования И.И. Скипенко получил совершенно неожиданный ответ, датированный 24 ноября 1925 г. : «Отделение Наробраза сообщает, что в настоящее время в числе учреждений Политпросвета Белгородский Музей не числится» . Вскоре выяснилась причина. Оказывается, музей не был включен на новый 1926 г. в губернский бюджет, а переводился в уездный. Но и в смету расходов Белгородского уисполкома его также не включили. Из каких соображений исходили в Курске, сказать трудно, а с решением белгородских властей все было ясно: им музей просто не был нужен. В спешном порядке рассчитали всех трех сотрудников.

Ликвидация музея и утрата собранных экспонатов были для И.П. Барышникова тяжелыми ударами. Оставшись не у дел, он переехал жить в Харьков. Работая на новом месте, Павел Иванович не терял надежды вернуться в Белгород и снова заняться любимым делом. В 1929 г. он написал руководству Курского музея письмо следующего содержания:

«В сентябре 1925 г., когда закрывался Белгородский музей, Вы указали мне, что через несколько лет он вновь откроется, и я опять буду им заведывать. Слова эти, по-видимому, сбываются. С 1.10.1928 по 1.10.1929 гг. внесено в смету Белгородского ОкрОНО 1600 руб. на открытие и содержание в течение года Белгородского музея. Однако прошло уже 7 1/2 мес., а музей не открыт: нет помещения. До революции Белгород был диким городом, не дававшим средств на культурно-просветительные цели. Таким же апатичным он остался и сейчас.

Был здесь осенью пред. планов, комиссии Зерновский: он начал хлопотать об открытии музея. Но зимой его куда-то перевели, и дело замерло: теперь опять музей никому не нужен, всяк отпихивается от него. В марте решили было «открыть» его… и где же? В заброшенной бане быв. муж. монастыря, т.е. во флигельке, имеющем всего две комнаты. Не курьез ли? Не анекдот ли! На ремонт бани нужно было 400 руб., их не дали и юмористическое «открытие» не состоялось: все планы рухнули. Уже из одного этого Вы можете судить, что за «музей» предложен к открытию в Белгороде и какова здесь спячка. Фин. отдел очень рад такому бездействию и «срезал» музейную смету за 1, 2 и 3 квартал, ибо деньги музею очевидно не нужны, раз он не открывается. Все это смешно, а в общем очень и очень грустно.

Помещения нет, экспонатов и коллекций нет (что осталось от 1925 г. расхитили в

1925г.), их надо создавать вновь. Обстановки для музея — мебели, шкафов, витрин, полок и проч. — нет ничего. Впрочем при отсутствии экспонатов и класть нечего на эти полки или в шкафы. Все это надо покупать и заказывать, а денег не имеется. Вот тут и ухитрились устроить музей из ничего. По поводу этих печальных обстоятельств было напечатано несколько статей в «Белгородской Правде», но они остались гласом вопиющего в пустыне.

Ко всему этому остается еще добавить, что весь штат Белгородского музея будет состоять сейчас только из одного лица, т.е. из заведующего. Но ведь один в поле не воин. Будь заведующий хоть семи пядей во лбу — что он сделает без помощников, без денег, без всяких средств и среди всеобщего тупого равнодушия и апатии? Он сделает очень мало или почти ничего, и этим неизбежно возбудит нарекания. Вот-де взялся создать музей, а ничего не смог.

Мне говорят, что в музее надо иметь четыре отделения и открыть мастерскую для изготовления школьной мебели и наглядных учебных пособий по примеру Пятигорска, Мариуполя, Дмитриева, Щигров и т.п. Все это я мог бы сделать, потому что все это было отлично мною поставлено в 1920—21 гг. в Пятигорске: дело это живое, увлекательное, нужное каждой школе, для каждого учителя интересное. Да и странно было бы музейному работнику копаться в старых могилах или курганах, собирать черепки и кости, когда масса учителей не знает, как правильно построить школьную мебель, хотя бы в силу постановления Н.К.П. от 16 февраля 1928 г. Как старый музейный работник и как бывший инспектор народных училищ Курской губ. со всем этим я справился бы. Но я не жду проку от Белгород, музея, если только он и будет открыт в какой-нибудь бане. Долго он не просуществует в этой дремотной мертвящей атмосфере и, вероятно, с 1 октября 1929 г. местные власти его и вычеркнут из сметы, как учреждение ненужное и бесполезное. И они отчасти будут правы.

Есть и еще обстоятельство. Сейчас я работаю в Харькове. А если взяться за Белгородский музей, то в Белгороде не найдешь для себя квартиры. С открытием здесь округа квартир совершенно не стало: все забито и переполнено, как во Льгове. Тут есть над чем призадуматься. Говорят, что у Вас в Курске, с упразднением губернии, стало весьма легко в квартирном отношении».

Это последнее письмо П.И. Барышникова, связанное с его музейными делами. В 1930 г. он был арестован и приговорен к заключению на 5 лет, замененному ссылкой на север.

В начале 1929 г., когда Белгород уже был окружным городом Центрально-Черноземной области, окрисполком признал целесообразным открыть здесь окружной музей краеведения. На его создание было отпущено 2600 руб. Многое приходилось начинать практически с нуля. Не было помещения, опытных работников, большая часть экспонатов, собранных П.И. Барышниковым, бесследно исчезла. Окружная газета «Белгородская правда» писала в то время: «Нашим читателям уже известно, что но инициативе «Белгородской правды» в городе снова открывается музей. Общественные организации откликнулись на эту инициативу, а окружком даже выделил для открытия музея нужные средства. ОкрОНО провел учет разбросанным по разным учреждениям экспонатов и нашел работника для заведывания музеем. Краеведческое общество очень деятельно начало помогать в подготовке к открытию музея. Но… прошло более месяца, а «воз и ныне там».

Тем не менее первые шаги к открытию музея были сделаны. Члены краеведческого общества собрали большое количество подлинных экспонатов, основу которых составили материалы по самым актуальным и обязательным в то время направлениям — революционное и антирелигиозное. Подвел горсовет, который никак не мог подыскать для музея подходящее помещение. Все собранные краеведами экспонаты хранились в одной комнате школы- девятилетки, хотя здание под музей найти было можно. Краеведы предлагали руководству города отдать под музей большой двухэтажный дом на углу улиц Буденного (ныне ул. Фрунзе) и Воровского (снесен в 2002 г.), хозяин которого после 1917 г. то ли бежал за границу, то ли был расстрелян за контрреволюционную деятельность. С тех пор этот дом почти десять лет стоял с закрытыми наглухо ставнями, а жильцы соседних домов рассказывали, что по ночам в нем бродит привидение — «душа мученически замученного раба Божьего». Несмотря на настойчивые требования членов краеведческого общества и общественности Белгорода передать старый дом под окружной краеведческий музей городской совет отказал. И только в ноябре музею было предоставлено здание — старинный дом № 32 по улице Ленина. Одну из комнат в нем занял кабинет краеведения, который стал организационным и методическим центром краеведческого общества. Работал кабинет ежедневно с 18 до 20 часов, и все интересовавшиеся историей, экономикой и природой родного края могли после работы позаниматься здесь, получить нужную справку или консультацию.

В январе 1930 г. произошли новые изменения: горсовет передал под музей второй этаж закрытого Смоленского собора. Однако и здесь музей не прижился. 9 сентября 1930 г. «Белгородская правда» с тревогой писала: «Музей почти ликвидирован, хотя на его организацию затрачено свыше 10000 руб. Теперь он представляет кучу сваленных экспонатов, превращающихся в хлам, из которого предполагают сделать краеведческое отделение при центральной библиотеке» .

Вскоре музей перебирается на новое место, и в 1933 г. мы находим его по адресу — ул. Чичерина (ныне проспект Ленина), № 5, где он разместился в неказистом одноэтажном домишке. В связи с проведением в это время учета художественных ценностей сотрудники музея обратились через газету «Белгородская правда» к руководителям предприятий, учреждениям, совхозам и частным лицам с просьбой дать сведения об имеющихся в их распоряжении картинах, скульптурах, а также ценной мебели .

Здание по ул. Чичерина № 5 (ныне Гражданский проспект), в котором размещался Белгородский краеведческий музей в 1930-х годах.

В 1935 г. краеведческий музей, официально называвшийся историко-этнографическим музеем местного края, располагался уже в центральной библиотеке. В двух небольших комнатах, отведенных под музей, разместилось огромное количество экспонатов, все стены были увешаны стендами с фотографиями и документами. Впрочем никакой системы в расположении экспонатов не было. Не была выдержана и обязательная политическая направленность, которая в те годы предъявлялась советским музеям. По мнению корреспондента «Белгородской правды» Н. Степанова, «в музее не показана история рабочего движения, не показана история возникновения и развития коммунистической организации в Белгороде». А следовательно: нужен ли вообще музей «в его современном состоянии», в котором «чрезвычайно трудно разобраться даже квалифицированному посетителю и тем труднее здесь придется колхознику, рабочему, учащемуся».

Между тем в музее имелись и поистине исторические реликвии. Особенно ценные экспонаты хранились в антирелигиозном отделе, основу которого составляли личные вещи святителя Иоасафа, поступившие из закрытого Свято-Троицкого мужского монастыря в музей. По утверждению того же корреспондента, здесь экспонировались серебряная рака, облачения, туфли, крест, плащаница белгородского святого. Широко были представлены материалы, повествующие об открытии мощей и посещении Белгорода по этому поводу в декабре 1911 г. Николаем II. Все эти экспонаты призваны были служить антирелигиозной пропаганде. На самом же деле они имели обратное действие. Люди приходили в музейную комнату, где хранились личные вещи святителя и тайком поклонялись им, что вызвало ярость безбожников. «А ведь только для разоблачения церковников и стоило выставлять эту дребедень. Почему не вскрыта подлинная жизнь этих «чудотворцев»? Почему упомянули, что вскрыли «мощи» Иоасафа, а не показали, чем оболванивали народ? Это было бы куда интереснее рабочему и колхознику, чем все мелочи монастырского обихода», — обрушивался с негодованием на музей воинствующий атеист-корреспондент в статье «Белгородской правды».

Ни о какой научно-исследовательской работе в музее в то время не было и речи. Этим просто некому было заниматься. Заведующий музеем Чаусов работал по совместительству счетоводом в одной из городских организаций и в музее бывал крайне редко. На замечание посетителей у него было оправдание: «Одному ведь не справиться… Да и на ставку заведующего не проживешь. Раньше у нас было общество по изучению нашего края, а потом развалилось. Сейчас вот надо музею помещение, а потом уж будем…». Дежурная сотрудница, работавшая в музее, также была далека от научной работы. «Я здесь больше смотрю, чтобы не растащили вещи, а объяснить, что здесь к чему не могу», — жаловалась она.

В начале 1936 г. краеведческий музей перекочевавшего опять на новое место. Теперь он расположился в городском театре по улице Ленина (ныне в этом здании размещается областной художественный музей). Мало кто из белгородцев знал тогда, что музей переехал и находится по новому адресу. Многие просто считали, что в Белгороде музея нет вообще. Да и отыскать небольшие музейные комнаты, которые часто были закрыты на замок, в двухэтажном здании со множеством коридоров и лестниц было не так просто. Неудивительно, что и посетителей в музее практически не было.

В мае в музее состоялось совещание, на котором обсуждался вопрос о создании краеведческих секций и кружков на предприятиях и в школах. Один из таких кружков уже действовал в неполной средней школе имени Бубнова.

Сменив адрес, музей тем не менее не освободился от груза старых проблем. Городской отдел образования, как и двенадцать лет назад УОНО, не уделял музею никакого внимания и не вникал в его работу. Пришедший на смену заведующему-счетоводу новый заведующий музеем также был совместителем — работал в школе и в музее появлялся редко. Если же случалось, что в музей приходили школьники, то экскурсии для них проводила уборщица, а точнее просто водила детей из комнаты в комнату.

Работа музея была организована крайне плохо. Не соблюдались самые элементарные требования. Ни у одного из экспонатов не было этикеток, сообщавших, что это за экспонат. Ценнейшие документы навалом лежали на полках и покрывались пылью. Главный отдел — антирелигиозный — больше напоминал церковь, нежели музей. Стены были увешаны иконами, лампадами, ризами священнослужителей, разной церковной утварью. Никаких табличек здесь также не было. Не случайно один из посетителей так отозвался после посещения музея: «Поражает больше всего в антирелигиозном отделе то, что в нем буквально ничего антирелигиозного нет». Хаос и беспорядок царили в музее. Документация отсутствовала, не велся учет посетителей, не было книги отзывов. Да и какой отзыв мог оставить случайный посетитель, окажись он в таком, с позволения сказать, музее. Порядок был наведен во второй половине 1936 г., когда музей в очередной раз поменял адрес и перебрался в старинный дом по улице Чичерина, № 3. В чистых и просторных комнатах были аккуратно размещены экспонаты, возле каждого из них лежала табличка с указанием времени и места приобретения. Начал пополняться музей и новыми экспонатами, которые поступали в основном из музеев соседних районов, — Корочанского, Прохоровского и других. Немало экспонатов поступило из Томаровского краеведческого музея, который предполагалось объединить с белгородским. В ноябре 1936 г. краеведческий музей в Белгороде был открыт для посетителей.

Однако порядок был наведен не надолго. После торжественного открытия работа в музее вскоре снова заглохла. Заведующие его менялись по несколько раз в году. Только в 1939 г. их сменилось шесть человек. Работники музея подбирались наспех, и среди них не было настоящих энтузиастов музейного дела. Городской совет выносил немало решений о музее, но все они оставались на бумаге. «Белгородская правда», постоянно державшая в поле зрения работу музея, так описывала его состояние:

«Немногочисленные экспонаты в нем были подобраны бессистемно, хаотично. Музей напоминал склад мимоходом собранных и неизвестно как попавших сюда предметов. Здесь было все: чучела диких уток и куропаток, развешанные по стенам застекленные ящики с вредителями садов и огородов, картины, изображавшие сцены из произведений Гоголя и т.д. Ясно, что охотников посетить такой, с позволения сказать, музей, находилось мало».

Коренным образом изменилась работа музея в конце 1939 г., когда его заведующим был назначен Тулинов (имя и отчество, к сожалению, неизвестны). Вот как писала о нем и произошедших в музее изменениях корреспондент Н. Ядохина в 1940 г. в той же «Белгородской правде»:

«Много энергии вложил он в коренную реорганизацию музея. Все в нем сделано заново. Экспонаты систематизированы, хорошо подобраны. Пока в музее существует два отдела — вводный и социалистического строительства. В дальнейшем помимо расширения и пополнения второго отдела (экспозиция которого еще не закончена) будут открыты отделы природы и истории.

Вводный отдел знакомит с развитием мира, происхождением вселенной и человека в свете марксистско-ленинской науки. Плоскостные и объемные экспонаты, щиты и таблицы отображают различные эпохи, начиная с древнейшей и кончая четвертичным периодом. Тут же представлены экспонаты, характеризующие развитие животного мира.

Отдел социалистического строительства под общим названием «Ленин и Сталин — организаторы первого социалистического государства» объединяет три основных раздела. В материалах, фотоснимках и панно отражены: революционная деятельность Ленина и Сталина, Великая Октябрьская социалистическая революция. В центре зала установлен барельеф «Конституция». Находящиеся здесь экспонаты иллюстрируют статьи Сталинской Конституции.

Раздел «Белгород — сегодня» представлен слабо. Особенно мало экспонатов местной промышленности» .

Таким был Белгородский музей накануне Великой Отечественной войны.

Крупенков А.Н.

Редакция сайта благодарит Крупенкова А.Н. и администрацию Белгородского государственного историко-краеведческого музея за предоставленный материал.