Летопись Белогорья

Н. Белых.

(Из истории г. Старого Оскола)

Редакция 1960 года.

ДВОЕВЛАСТИЕ

Меньшевистско-эсеровское большинство в Старооскольском Совете старалось «не нарушать рамок законности». Даже не решались занять дом под Совет, выпрашивали всякий раз под заседания помещение у купцов и промышленников.

Постепенно положение менялось в пользу большевиков, ряды которых пополнялись прибывшими в Оскол солдатами-фронтовиками. Кроме того, росло сочувствие к большевикам со стороны широких слоев трудящихся города и деревни.

В автобиографии персонального пенсионера И. Ф. Мирошникова (фонд хранения Обкома партии и Облсобеса) на этот счет сказано:

«Весной 1917 года, прибыв в Старый Оскол в командировку, я в армию не возвратился, а вошел в контакт с местными большевиками – Муровцевым, Долматовым и другими».

Они устроили меня на работу в механические мастерские, а вскоре провели на должность руководителя профсоюзной организации мастерской».

Атмосфера в городе и уезде день ото дня все более накалялась.

В понедельник накануне первого мая 1917 года, когда вернулся из ссылки большевик Ф.Ширяев, заседание Совета началось в полдень.

На повестке дня было два основных вопроса и тридцать семь дополнительных. По первому основному вопросу было решено провести первомайскую демонстрацию под лозунгами: «Интернационал, Мир, братство и самоопределение народов, восьмичасовой рабочий день и рабочий контроль, земля крестьянам без выкупа», «конфисковать у купца Дягилева на Курской улице дом под Совет, запретить всякую торговлю первого мая, кроме хлебной, и обязать хозяев оплатить рабочим за день участия в первомайской демонстрации, выделить рабочую милицию с красными повязками на левом рукаве для охраны порядка на первомайской демонстрации.

По второму основному вопросу решили отобрать депутатский мандат у Льва Денисова и трех других офицеров, уличенных в контрреволюции и агитации продолжать войну до победного конца.

Среди решений по «дополнительным вопросам» были: «… разрешить пролетарские забастовки, призвать население не читать газету «Курская жизнь» из-за туманности ее политики и выпирающего наружу буржуазного нутра, одобрить сообщение газеты «Курский край» об аресте в Белгороде разных контрреволюционеров – вице-губернатора Штюрмера, жандармского полковника Подгоричани, исправника Покидова и начальника станции Семендяева вместе с земским гласным управы Вязигиным. Одобрить арест Щигровского исправника Романова и пристава Солодовникова. Выяснить и опубликовать список членов черносотенной «Палаты Михаила Архангела» и секретных сотрудников охраны, чтобы оные не пролезали в революционную гражданскую жизнь. Обследовать при первой возможности запасы товаров и хлеба в купеческих лавках и складах, дабы не прятали и цены не взвинчивали…»

… Первомайская демонстрация в Старом Осколе 1917 года прошла под сильным большевистским влиянием.

Милиция Временного правительства во главе со своим начальником эсером Трубавиным не показалась на заполненных народом улицах.

Первые рабочие красногвардейцы с винтовками «на ремнях и с красными нарукавными повязками» поддерживали порядок и помогли демонстрантам освободить из тюрьмы ястребовского солдата Морщагина, заключенного за антивоенную речь на вокзале.

Рабочие механических мастерских публично сбили молотками кандалы с Морщагина, на папаху прицепили красную ленту и понесли солдата на руках по Курской улице, распевая: «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…»

На следующий день комиссия Совдепа, выполняя волю Совета и большевистской его фракции, реквизировала один из домов купца Дягилева (Сам Дягилев был потом, после Октябрьской революции, расстрелян за скрытие от Советской власти более трех миллионов рублей золотом). В этом доме и был размещен Старооскольский Совет.

Вот фотоснимок здания Старооскольского Совета в 1917 году.

Фото 84.

Вскоре, подражая Петрограду, старооскольцы прозвали «Смольным» этот большой двухэтажный дом с огромным неуклюжим балконом и широкими окнами с ярко-зелеными обводами (находился «Смольный» на Курской улице, где сейчас магазин Книготорга).

В обширных комнатах с высокохудожественными лепными плафонами на потолках располагались различные отделы Совета и его комиссии.

В центральном зале сверкала нарядная золоченая люстра. Длинный стол с  суконной скатертью пересекал зал чуть не от стены до стены. У стен и возле стола, вперемежку с обыкновенными сосновыми и дубовыми скамьями, были расставлены стулья и табуреты, обитые зеленым плюшем диваны и вишневые бархатные кресла, собранные сюда из разных домов по распоряжению Совета.

Оригинальное кресло стояло перед центром стола, где сидел председатель. Старожилы утверждали, что это кресло было сделано крепостным ремесленником еще во времена Екатерины II, и в нем сидел один из последних Старооскольских воевод. Вид этого кресла был следующий: бурого цвета широкая дуга с медным кольцом и с горельефной надписью «Тише едешь, дальше будешь» стояла под некоторым углом к полу, так что ее скошенные концы служили в качестве передних ножек кресла. Задние же ножки кресла были обыкновенные, точеные. Овал дуги играл роль спинки, а вместо подлокотней были деревянные топоры. Концы топорищ ладно вделаны в спинку-дугу, а лезвия впивались в раму квадратного сиденья, на краю которого наглухо лежали столь искусно вырезанные из дерева старинные рукавицы, что впервые увидевший их человек невольно протягивал к ним руку и смущенно потом оглядывался вокруг, стыдясь своей ошибки.

На стенках зала, окрашенных масляной краской небесного цвета, были расклеены различные прокламации, воззвания, плакаты, некоторые номера газеты «Меч свободы». И когда сквозняки через открытые окна и двери проносились по залу, бумаги на стенах метались и шуршали, будто шумел лес или дрались целые птичьи стаи. У входа в «Смольный» дежурили вооруженные красноармейцы. К широким кованым дверям нижнего этажа, служившего до революции в качестве магазина, непрерывно подходили и подъезжали люди. Были тут и солдаты с винтовками и вещевыми мешками; были крестьяне, приходили и уходили рабочие городских производств. Перед зданием носились стаи ребятишек, всегда готовых добровольно выполнить роль курьеров Совета.

А в курьерах была постоянная нужда: они вызывали в Совет нужных людей, разносили воззвания в слободы и ближайшие села, расклеивали их на стенах городских зданий, оповещали народ о новом заседании Совета.

Буржуа предусмотрительно переходили на противоположный тротуар и вообще сторонились подальше от «Смольного», который с утра до ночи гудел человеческими голосами. Любой вопрос здесь обсуждали с особым энтузиазмом. Иногда часами длились дебаты о допуске к участию в заседаниях Совета какой-либо вдруг возникшей и претендующей на депутатский мандат новой организации.

И во всем этом накуренном и шумной здании могуче билась и день ото дня оформлялась революцией новая жизнь, как из бесформенной глыбы мрамора рождалась под резцом ваятеля величавая фигура гения или как под кистью гениального художника возникала вдохновенная картина на вчера еще сумбурном, чуть нагрунтованном холсте.

Если в городе позиции большевиков были сильными, то в селах уезда господствовала меньшевистско-эсеровское засилье, кулачество, поднимали голову помещики под охраной отрядов Временного правительства.

Каратели Временного правительства устроили массовую порку крестьян в деревне Крутые Верхи за захват ими земель барина Арцыбашева и местного кулака Помельникова, владельца паровой мельницы.

Председатель Долго-Полянского волостного земельного комитета эсер Н. С. Давыдов запретил монаковским крестьянам самовольный захват земли и заставил их пойти на поклон к Казачанскому дельцу и субарендатору Евтееву с просьбой сдать им в аренду 600 десятин земли, охватывающей со всех сторон село Монаково. Невероятно, но факт: после февральской революции пришлось монаковцам выкупать землю помещика Батизатулы у его арендатора Евтеева по 14-17 рублей за десятину.

Власти Временного правительства до самой Октябрьской революции мешали сорокинским крестьянам захватить землю и леса помещиков Беляева, Войкова и купчихи Кобзевой.

Но все равно в Поосколье разгорелось аграрное движение и летом 1917 года: в зимовенской волости Корочанского уезда крестьяне и фронтовые солдаты-большевики захватили лес и готовые дрова, не разрешили товариществу сахарных заводов в Шебекино вывозить эти дрова.

В Щигровском уезде крестьяне под руководством Голощапова запретили предпринимателям лесоразработку.

Крестьяне Ново-Оскольского уезда самовольно захватили землю и луга у Алексея Иваницкого-Василенко.

Крестьяне и солдаты Малых Бутырок и Репецкой Плоты Тимского уезда захватили землю супруги сенатора Елизаветы Похвисневой.

В Ястребовке крестьяне самовольно нарезали себе усадебно-огородные участки с учетом каждой живой души, приступили к разделу полевой земли и отколотили мешавших этому землевладельцев – Мухина, Морщагина, Шестакова и помещика Бобровского.

Скороднянские крестьяне и солдаты-фронтовики постановили на митинге бороться с войной и захватывать помещичью землю, не ожидая Учредительного собрания.

Крестьяне села Прилепы Ольшанской волости Новооскольского уезда под руководством члена продовольственного комитета большевика Старосельцева разобрали из общественного магазина хлеб, заготовленный властями Временного правительства для армии.

Долго-Полянские крестьяне самочинно захватили землю помещика Чекунова, разделили его хлеб и другое имущество.

В такой борьбе и тревоге двоевластия наступил июнь 1917 года. Продолжалась война, росла разруха. Народные массы Старооскольского края все более прислушивались к голосу большевиков. Новые довыборы принесли большевикам большую победу: в Совете большевистская фракция получила перевес и два голоса над всеми остальными.

Правда, с уездным Советом крестьянских депутатов, который возник почти одновременно с Советом рабочих и солдатских депутатов, отношения были натянутые, так как его руководители – дворянин Лев Денисов и настроенный эсеровски учитель Крученых – всячески старались осложнить взаимоотношения между Советом рабочих и солдатских депутатов и Советом крестьянских депутатов и не допустить их объединения. Но в городе Совет крестьянских депутатов имел небольшое влияние, а Совет рабочих и солдатских депутатов пользовался поддержкой подавляющего большинства населения и вел себя в качестве подлинного органа власти, самочинно проводил многие мероприятия:

Создал свой Продовольственный комитет параллельно с продовольственным Комитетом Временного правительства. организовал вооруженную силу в форме отрядов рабочей милиции и красной гвардии, наладил регулярные связи с Курским, Белгородским и Елецким советами, брал под контроль городскую торговлю и т. д.

В укреплении авторитета Совета рабочих и солдатских депутатов великую роль играл УКОМ РСДРП(б) во главе с председателем Щениным и секретарем Ширяевым.

В Уездном Комитете РСДРП(б) ежедневно можно было увидеть депутатов Совета – большевиков, пришедших за инструкциями, за указаниями партийного комитете, за советами к выполнению тех или других революционных мероприятий.

В частности, уже после расстрела июльской демонстрации в Петрограде, Старооскольские большевики, по предложению УКОМА РСДРП(б), вызвали из Ельца вооруженный отряд рабочих в помощь местным красногвардейцам для проведения в жизнь решения большевистской фракции Совета о борьбе с голодом. Отряд прибыл из Ельца и совместно со старооскольскими красногвардейцами 9-10 июля 1917 года произвел обыски у купцов и торговцев, конфисковал умышленно скрытые от народа запасы товаров и продовольствия, а Совет организовал продажу этих запасов рабочим и беднейшему населению города.

Трудящиеся заполнили улицы, бурно выражая свое сочувствие и поддержку большевикам. А когда правительственная конвойная команда и солдаты, проводившие конскую мобилизацию в уезде для военных нужд Временного правительства, попытались воспрепятствовать действию Старооскольского Совета и старооскольско-елецкого отряда Красной гвардии, массы обезоружили всю правительственную команду и заставили городскую милицию держаться нейтралитета.

Небезынтересно отметить, что лишь в складах купца Мешкова было обнаружено и продано в это время трудящимся города и уезда около 1200 пудов сахарного песка, несколько тысяч пар ботинок и сапог военного образца или давно устаревших фасонов.

Обрадованные было известием о расстрелах революционной демонстрации в Петрограде, о разгроме большевистских газет, о приказе Временного правительства арестовать Ульянова-Ленина, старооскольские буржуа и помещики подняли голову. И вдруг обескуражила их и напугала решительная деятельность Елецких и старооскольских вооруженных рабочих, конфисковавших у купцов большие запасы товаров и продовольствия для снабжения населения.

Под впечатлением только что происшедших событий состоялось экстренное заседание земского собрания. Много шумели гласные, но ничего конкретного не сумели противопоставить большевикам. Члены земства лишь скомпрометировали себя, сведя свои выступления на заседании к личным счетам и взаимоупрекам в трусости и бездействии.

Пытаясь усилить городскую думу перед лицом все возраставшего влияния большевиков в Старом Осколе, кадеты организовали 23 июля 1917 года «демократические» выборы в городскую думу, чтобы потом выставить ее в качестве действительного органа власти, представляющего интересы народа.

Большевики призвали население не принимать участия в комедии выборов и не признавать городскую думу.

Избирателей, пожелавших участвовать в выборах городской думы, оказалось мало, а списков разных партий было пять:

1. Республиканцы-демократы.

2.Эсеры.

3.Мещане.

4.Домовладельцы.

5.Евреи.

В борьбе за избирателей, руководители партийно-избирательных групп доходили до комизма. Так, например, представители республиканско-демократической партии (так себя называли кадеты в Старом Осколе) Щепилов, Магницкий, ветеринарный врач Калмыков, инспектор народных училищ Русанов, воинский начальник Михайлов и другие, подкатили на пролетках к городской богадельне для престарелых, заставили всех старух немедленно одеться, потом посадили их на пролетки и помчали к зданию городской думы на голосование.

Старухи, дрожа от страха и крестясь, шептали молитвы и просили бога оставить их души на покаяние, а заполнившая улицы публика кричала вслед пролеткам: «Кадеты не с добра ввели в бой свои старушечьи резервы!»

Но опасность контрреволюционного выступления в городе была реальной, поскольку милиция, тюрьма и другие учреждения оставались в руках буржуазии и ее верных слуг – меньшевиков и эсеров, а в деревнях контрреволюция развернула ожесточенную погромную агитацию против большевиков, в уезд прибывали новые правительственные отряды карателей.

УКОМ РСДРП(б) послал по волостям своих уполномоченных для разъяснения, что необходимо спасать революцию: связной из центра сообщил Старооскольскому Уездному Комитету РСДРП(б), что Лев Денисов получил в Петрограде инструкции от Временного правительства об организации контрреволюционного переворота в Старом Осколе и в уезде с целью поголовного истребления большевиков, что ВЦИК Советов постановил признать все «меры, принятые Временным правительством, соответствующими интересам революции» и что необходимо принять все меры для предотвращения и срыва замысла контрреволюции.

Результаты работы уполномоченных вскоре дали о себе знать. Например, в Ястребовке был 26 июля создан волостной Совет Крестьянских депутатов. На своем первом заседании он принял большевистское предложение конфисковать и передать в распоряжение Продовольственной комиссии все помещичьи луга и выпасы. Коробковские крестьяне разгромили казачий отряд и вырубили лес помещика Трепова. Обуховские крестьяне захватили сенокосы Орлова-Давыдова. Строкинские крестьяне разгромили в Кладовской волости карательный отряд, присланный для охраны имения братьев Плужниковых и т.д.

В это же время Уком РСДРП(б) дал задание функционерам арестовать Льва Денисова по пути в Старый Оскол, чтобы он не смог возглавить контрреволюцию. Задание было выполнено. Денисова, заманив в одно из купе специального вагона, бесшумно арестовали на станции Роговое. У него было отобрано много антибольшевистских погромных прокламаций и другие документы, уличавшие его в замысле совершить такое же кровопролитие в Старооскольском крае, какое устроили его хозяева в июльские дни в Петрограде.

Лев Денисов был выслан из города под надежной охраной большевиков-железнодорожников, которые высадили его на одной из условленных станций и передали под надзор местных большевиков.

В результате ряда мер, принятых большевиками города Старого Оскола и уезда (высылка ряда главарей контрреволюции из города в другие края, усиление красногвардейского отряда Завьялова, установление надзора рабочих за деятельностью кадетов, думы, земства и т.д.) контрреволюция не смогла дать рабочим и бедноте уезда кровавую баню, хотя и удалось ей сорвать создание в городе «Союза трудящихся» из кустарей и рабочих по найму, а организаторы «Союза трудящихся» Куликов В.П. и Струев З.М. были даже временно посажены в тюрьму.

Сейчас же по уезду большевики начали создавать отряды самообороны. Произошло много вооруженных стычек с крестьянами.

Напуганный таким отпором в Поосколье и других уездах, Губкомиссар доносил Керенскому:

«За исключением разве Житомирской губернии, вверенная мне Курская губерния является самым опасным в России очагом анархии и крестьянского разгула… Реквизиционные и карательные отряды бессильны, хлеба поступает все меньше и меньше. Из четырех миллионов пудов, подлежащих заготовке, с превеликим трудом удалось собрать 200 тысяч пудов… В Старом Осколе потребителям выдается по одному пуду десяти фунтов муки в месяц. Повышение цен на хлеб населением встречено враждебно… Демонстрации и забастовки усилились с 12 августа, когда открылось в Москве «Государственное совещание». Справиться своими силами не могу, прошу немедленно прислать вооруженную помощь из центра, так как местные гарнизоны насквозь охвачены большевистской заразой… Вот пример: старооскольский большевик Мирошников, задержанный милиционером 4-го участка по Херсонской улице Курска в качестве дезертира и агитатора против Временного правительства, отнят у милиционера и освобожден солдатами гарнизона. А ведь принадлежит к числу организаторов забастовки протеста в Старом Осколе против «Государственного совещания», которое называл в своей речи «осиным гнездом» контрреволюции.

Крестьяне села Казачье арестовали, обезоружили и избили отряд Корочанской милиции вместе с его начальником Ивановым при исполнении служебных обязанностей, то есть при попытке проверить военнообязанных, задержать дезертиров и присутствовать при ликвидации имущества священника Досычева, самочинно устраненного крестьянами от прихода.

В Белгороде создан самочинно революционный комитет. Правда, он заявил о своем желании поддержать Временное правительство, но это весьма проблематично: в польском полку уже арестованы 12 офицеров и командир полка полковник Шишков, ранее удерживавшие полк в нейтральном положении, а теперь в нем господствуют большевики. «Вы понимаете, сто это значит»…

Конечно, Керенский понимал и не мешал поэтому подготовке военно-монархического переворота генерала Корнилова.

… Весть о мятеже Корнилова взбудоражила Старый Оскол, как и всю страну. Уездный Совет рабочих и солдатских депутатов совместно с УКОМом РСДРП(б) мобилизовали народ к борьбе против мятежа. Было сообщено через газету «Известия ВЦИК» о задержании телеграммы Корнилова Ио требовании немедленно арестовать контрреволюционного генерала, чтобы подсечь его авантюру в корне.

Эсеры послали из Старого Оскола телеграмму Керенскому. Они писали: «Выражаем готовность кровью запечатлеть свою преданность революции, как не пожалел своей правой руки в борьбе с немецкими насильниками сын писателя Максима Горького, лейтенант французской службы Пешков Зиновий, снимок которого мы в нумере 27 журнала «Искры» от 16 июля 1917 года вместе с вашим снимком по поводу присутствия на заседании армейского комитета и принятия Вами членов французской миссии».

Кадеты сочувствовали Корнилову, шумели: «Все решим закрытой баллотировкой!» Они надеялись получить большинство в Учредительном собрании, подчинить себе историю.

А рабочие поклялись разгромить Корнилова, если он даже прорвется на южные железнодорожные пути. Железнодорожники Курска, Белгорода, Льгова, Старого Оскола условились выставить добровольцев, которые на всех парах поведут паровозы навстречу корниловским эшелонам и разобьют их лобовым ударом.

… Корнилов был разгромлен.

Шли подготовительные работы к выборам в Учредительное собрание, в сентябре составлялись списки.

Старооскольский Совет был почти полностью в руках большевиков, а прибывшие с фронта солдаты без колебания поддерживали Совет и делали его реальной силой и властью в городе и уезде.

Был создан в городе 2-й красногвардейский отряд под командованием Лазебного Н. А., прибывшего с фронта, из 88 сибирского полка, восставшего против Временного правительства.

Помещаем здесь фотографию Лазебного Николая Александровича, относящуюся к 1924 году.

Фото 85.

После подавления корниловского мятежа и усиления Старооскольского совета, в котором теперь господствовали большевики, буржуа сорвали красные повязки с рукавов и банты с груди, выдрали красные подкладки из-под сюртуков и френчей, насторожились.

Вообще на некоторое время вдруг приутихли в городе митинги и демонстрации, будто народ захотел немного отдохнуть от того стремительного бега революции, в результате которого, как говорил В.И. Ленин, «в несколько месяцев Россия по своему политическому строю догнала передовые страны». (В.И. Ленин, соч. т. 25, стр. 338). Вернее, это был не отдых, а подготовка к новому удару по старому миру, чтобы взять власть в руки рабочего класса и осуществить ленинские предначертания, изложенные в книге «Грозящая катастрофа и как с ней бороться».

На опустевших улицах города обнаружилась месяцами накопившаяся внешняя запущенность: ведь никто не подметал мостовые, не зажигал керосиновых фонарей. Да и электрические голофаны не горели на высоких деревянных столбах и на чугунных мачтах посредине улицы. На стенах домов трепыхались, будто приколонные булавкой гигантские бабочки, афиши и воззвания, приказы и объявления различных партий и властей, начиная от Продовольственного комитета городской думы, Совета рабочих и солдатских депутатов, Земства, Совета Крестьянских депутатов, кадетской партии и «Общества георгиевских кавалеров», кончая зигзагообразно написанными прокламациями странного для тех дней «Общества покровительства животных и призрения инвалидов».

Великое, волнующее чувство тревожило в эти дни сердца людей, готовящихся к социалистической революции. А тупые в своей жажде к наживе спекулянты ни на что не обращали внимания. Среди захламленных улиц, сами собой представляя хлам истории, они копошились, как воробьи над просом, над всем, что сулило барыш. Они кишели повсюду, продавая и покупая мыслимое и немыслимое: землю, дворянские имения, золото и дома, лошадей и мебель, сахар и керосин, зубные щетки и ризы с икон, церковные свечи и дамские подвязки, кресты и дореволюционные сторублевые кредитные билеты с изображением Екатерины II. Деньги-керенки даже спекулянты считали ни во что и возили их мешками продавать в Москву, сбывая на Марьиной роще не как-нибудь, а просто на аршин или на «локоть» – как сходились в цене с местными спекулянтами.

В это время в Старом Осколе существовал еще Комитет Временного правительства во главе с неким космополитом Гродзинским, польским беженцем из-под Лодзи. Этого курносого человека с большим родимым пятном под правым глазом и уродливой фигурой знали все старооскольцы. К нему приходили с различными требованиями. Одни требовали бумагу на право поездки в другие края, другие – справку на получение денег из банка, третьи настаивали дать им что-либо письменное о семейном положении или о годе рождения, так все метрические книги исчезли вместе с неизвестно куда бежавшим из города попом Сергием.

Гродзинский по совиному поворачивал голову из стороны в сторону, будучи бессилен вникнуть в сущность многочисленных требований горожан. Потом он начинал суетливо бегать по кабинету, размахивая руками.

– Да где вы столько дел набрали?! – кричал он. – Я уже несколько дней не получаю новых инструкций и не знаю, чем мне можно, а чем нельзя заниматься. Да и почему это вы не понимаете, что сейчас надо жить и побаиваться… Вот был у нас Лев Денисов уполномоченным Временного правительства по организации власти в Старом Осколе, а его арестовали и выслали большевики… Нет уж, дайте мне граждане спокойно ожидать инструкций. Сами же во всех делах и разбирайтесь, а меня никуда не примазывайте. Я человек твердого характера и мне безразлично, где служить и какому богу молиться, почему и прошу меня не вовлекать…

Люди со смехом уходили, махнув рукой на растерявшегося руководителя Комитета Временного правительства.

Несколько большую роль играл в Старом Осколе Продовольственный комитет Временного правительства, во главе которого стоял петроградский чиновник Беккер. Это лысый, розовощекий человек, которого старооскольцы открыто называли первостатейным жуликом, умудрился через подставных лиц организовать в Старом Осколе свой безакцизный завод фруктовых вин и нажил на этом «кооперативном» предприятии двести тысяч рублей личного дохода (завод был рекламирован в качестве опытного предприятия кооперативного общества).

Перед посетителями Владимир Иванович Беккер выступал обязательно в старорежимной чиновничьей фуражке с выпуклым двуглавым орлом вместо кокарды. Своих коллег он уверял, что «перед толпой надо выступать с эмблемами власти, иначе чиновника перестанут почитать». Свою власть и влияние Беккер поддерживал, берясь за любое дело, хотя бы оно и не имело никакого отношения к деятельности уездного продовольственного комитета: за умеренную взятку он устраивал чьих-либо детей в гимназию, заставлял многочисленные буржуазные организации принимать угодные ему решения, активно распространял слух, что лишь одному ему ведомы пути спасения города и уезда от гибели и неурядицы.

Беккера побаивался даже «неустрашимый» председатель городской думы-четырехвостки Магницкий, учитель словесности в духовном училище и кадет по партийности. Толстопузый, седой, розоволицый, он не ходил, а, казалось, катался наподобие шара: его очень короткие ноги совсем были незаметны под длиннополой поддевкой, которую он несменно носил в холод и в жару.

Правда, Магницкий был пешкой в городской думе. За его спиной стоял хозяин – ставленник Беккера купец Федор Васильевич Дьяков, впоследствии – профессор Тбилисского университета по кафедре юридических наук. Хитрый и продувной, он, хотя и во всю жизнь не научился самостоятельно подвязывать себе галстук, зато догадался с первым же известием о революции демагогически отмежеваться от своих богатых дядей – владельцев крупного деревообделочного завода и ссыпных пунктов, почему и прослыл за демократа. Чтобы поддержать это прозвище, он публично вмешался в одну из драк рабочих с его дядей Иваном Алексеевичем Дьяковым, отменно поколотил своего дядю, после чего старооскольцы прибавили к его прозвищу «демократ» еще и прозвище «волкодав».

Возле Федора Васильевича Дьякова-«волкодава» всегда крутился думский секретарь Красников, человек с несомненными талантами подхалима и взяточника, с необыкновенно тугоплавкой внешностью: прилизанный и влажный, будто из ванны вылез. Медлительный, как римский кунктатор, он монотонно отвечал посетителю на вопрос не ранее как через полчаса, непременно одергивая при этом короткие рукава своего серого пиджака, одеваемого с целью маскировки под плебейство и демократию, о чем признавался нередко в кругу друзей.

Городская дума, где секретарствовал Красников, помещалась в здании на Нижней площади, против Николаевской церкви (рядом с современной типографией), в желтом двухэтажном доме с железной кровлей и узкими стрельчатыми окнами.

Внизу находился магазин купца Сафонова. Там продавали деготь и хлеб с изюмом. Через стену от магазина помещалась милиция Временного правительства.

На второй этаж, в думу, прямо из нижнего коридора вела деревянная лестница, покрытая стоптанной ковровой дорожкой. Валялись многочисленные окурки, которые сторожу надоело подметать, и он махнул на них рукой.

После подавления корниловского мятежа, в зале заседаний городской думы всегда было шумно. Даже на закрытые заседания, отбрасывая от дверей охрану, врывались рабочие и начинали от имени «Смольного» вмешиваться в работу думы.

Много дней шли дебаты о «Займе свободы», о плакате, на котором Россия была изображена в виде женщины с мечом и щитом. Она стояла на фоне пожаров и артиллерийских взрывов, призывая граждан подписываться «На заём свободы».

– Нам этот заём не нужен! – гудела рабочая масса, заполнившая зал заседаний думы и окружившая здание. – Долой заем!

Думе, утратившей веру в силу охранявшей ее милиции, пришлось принять компромиссную революцию: «Заём свободы выпущен несвоевременно и потому в городе Старом Осколе неприемлем».

Все чувствовали, что городская дума перестает быть органом какой-то власти. Но фактическое ее падение произошло неожиданно для думцев: в октябре 1917 года на заседании думы было принято решение о принудительном взыскании задолженностей по квартирной плате с рабочих и служащих, арендовавших частновладельческие квартиры. Неплательщикам дума пригрозила немедленным выселением.

Сейчас же состоялось экстренное заседание Совета Рабочих и Солдатских депутатов. Постановили: «Решение городской думы о квартирной плате отменить, а также запретить ей в дальнейшем решать подобные вопросы».

На жалобу думы о самочинстве Совета, правительственный комиссар сокрушенно развел руками:

– Сил у меня нету для укрощения Совета с его хорошо вооруженными тремя отрядами красной гвардии. Видать, кончается двоевластие…

Н. Белых.

Продолжение следует…

*Примечание: ввиду большого объема публикуемой монографии редакцией сайта выполнена разбивка материала.

Редакция сайта благодарит Е. Н. Белых (г. Владимир) за предоставленные архивные материалы.