Летопись Белогорья

Рождество-Богородицкий женский монастырь был основан еще в 1622 году. Тогда старица Аполлинария Прыткова обратилась к царю Михаилу Федоровичу за разрешением на месте женского скита создать девичий монастырь. Во второй половине XVII столетия, когда Белгород был перенесен с левого берега Северского Донца (нынешний район Старого Города) на свое нынешнее место – на берег Везеницы, вместе с крепостью сюда был перенесен и монастырь. Здания его, вначале деревянные, а затем каменные, располагались в центре Белгорода (на том месте, где сейчас стоит Областной драматический театр). Рождество-Богородицкая обитель была знаменита еще и тем, что в 1801-1811 годах там жила последняя грузинская царица Мария Георгиевна, заточенная за убийство российского командующего в Грузии генерала И. Лазарева. Стоящий рядом с центральной площадью монастырь был не только архитектурным украшением Белгорода. Женская обитель как и главный белгородский храм – Свято-Троицкий, неоднократно воспроизведенные на открытках, были визитной карточкой дореволюционного Белгорода.

Закрыть во что бы то ни стало

Потом все изменилось. Закрывать женский монастырь Белгородский уездный исполком пытался трижды. Два раза — в 1921 и 1922 годах — не вышло: на защиту, монастыря, как это ни покажется сегодня странным, становился Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК), директивами из Москвы охлаждавший пыл белгородских борцов с религией. Столичные начальники понимали, что ситуация может обернуться серьезным конфликтом. В 1921 г. в келиях и покоях на территории Рождество-Богородицкого монастыря проживали около 500 монахинь. Большей части из них – тремстам – было больше 45 лет, многим перевалило и за семьдесят, и доживать свой век кроме нигде, как в монастыре, они не могли да и не умели. Кроме того еще в эпоху военного коммунизма монастырь «уплотнили», вселив туда еще двести человек квартирантов. В крохотных кельях (размером от полутора до двух квадратных сажен) ютились по 3-5 человек. Так что утверждение уездных властей, что реквизиция монастырских помещений поможет справиться с жилищным кризисом в городе, было чистой воды «промыванием мозгов»: больше насельников монастырь не мог вместить ни при каких обстоятельствах.

Монахини живут собственным трудом, а не за счет «отправления культа», замечало монастырское руководство, и имеет заслуги перед городом. Во время тифозной эпидемии монахини самоотверженно ухаживали за больными, причем 70 женщин заразились и умерли; санитарная уборка общественных учреждений до вокзала включительно производится силами монашествующих, они продолжают работу в больницах.

Разумные аргументы оказались вполне достаточными для ВЦИКа. Но не для белгородских начальничков, решивших, похоже, покончить с монастырем любым способом.

Монастырь на осадном положении

И это им удалось. Как в сказке — с третьей попытки. Как это происходило, свидетельствуют документы, сохранившиеся в Белгородском областном архиве.

17 августа 1923 г. священника Ф.П. Шумова вызвали в уик (уездный исполком) и под расписку обязали разъяснить верующим, что Рождество-Богородицкий монастырь будет закрыт. В тот же день уполномоченная комиссия во главе с начальником Белгородского ГПУ А.Е. Годуном заперла двери всех монастырских храмов, забрав с собой ключи. Началось давление на игуменью Костылеву: 27 августа она написала заявление, «о разрешении выезда из монастыря всех монашествующих». Тем, у кого не было родственников в городе, разрешалось переехать в так называемый Лог, где прежде была монастырская дача (сейчас это место известно как Монастырский лес).

То, что заявление игуменьи Костылевой было вынужденным, становится ясно из последующих событий — «добровольно» покидать монастырь женщины явно не хотели. Два дня спустя монастырь оказался фактически на осадном положении. 29 августа, уездный исполком принимает решение: закрыть все входы и выходы в монастыре, пропускать только в одни ворота через часового. Посторонних выселить. Сопротивляющихся – брать под арест. Комендантом монастыря был назначен начальник уездной милиции Водопьянова.

Эти меры исполкомовцы объясняли тем, что проживающие монахини расхищают якобы монастырское имущество, принадлежащее народу! На самом деле власть стремилась подавить нарастающее возмущение монастырского населения. Но конфликт, едва не обернувшийся трагедией, все же произошел.

30 августа у монахинь начали отбирать вещи. Женщинам оставляли: твердую кровать, самовар, некоторое количество кухонной и чайной посуды, не представляющей ценности. Мягкую мебель, комоды, письменные столы (самим пригодятся!), приличная фарфоровая посуда и другое – все подлежало изъятию. Не удивительно, что такой государственный грабеж привел едва ли не к восстанию: днем 31 августа толпа накинулась на коменданта Водопьянова, желая учинить самосуд. По его собственным словам, он «для спасения жизни выстрелил вверх». Подоспевшие члены исполкомовской комиссии (занимавшейся описью монастырских ценностей) отбили начмила и «рассеяли черносотенную толпу».

В ответ власти решили разделаться с монастырем в кратчайший срок. Собравшись, уисполком решил: из всех зданий жильцов выселить, «не останавливаясь перед репрессиями, арестами лиц, замеченных в агитации и неподчинении». Выселение решили производить круглосуточно и закончить в три дня. Для обеспечения порядка в монастырь срочно отряжалась команда: 8 человек от военкома, 10 милиционеров и 20 солдат ЧОН (части особого назначения). 1 сентября арестовали игуменью Костылеву – «за похищение вещей из церкви».

3 сентября комендант доложил о выполнении приказа. Что дальше стало с насельницами монастыря, как удалось им устроить свою жизнь – уездные власти не интересовало.

Горожане были возмущены. Выселенные монахини написали жалобы в Курск, в губисполком, и в Москву. В ответ уездный исполком применил, говоря современным языком, «черный пиар»: издал приказ, где монахини обвинялись едва ли не во всех смертных грехах – пьянстве, разврате, укрывательстве бандитов, воровстве… Эту клевету напечатала белгородская газета «Трудовой день» — под характерным названием «Правда о женском монастыре»!

Через месяц, в сентябре 1923 г. из Москвы последовал запоздалый окрик. Член ВЦИК Смидович писал: «Председателю ЦИК поступили жалобы о закрытии монастыря… Нельзя на глазах у всего населения бездомных больных старух выбрасывать на улицу. Нельзя требовать подписки о добровольном выселении, когда гражданские выселяются вооруженной силою»…

Да нет, оказалось, можно. Что нашим белгородским удальцам закон? Напрасно указывал Смидович, что закрытие монастыря может происходить только в судебном порядке, и поскольку такового не было, решение о закрытии следует немедленно отменить. Куда там! Сделанного не воротишь – любимое оправдание белгородских уездных начальников.

«Рабочий городок»

В бывшем монастыре разместили детский дом-интернат – «Детский городок». Вековые храмы разрушили. Вскоре интернат закрыли, а в кельях и других сохранившихся постройках расселили несколько сотен рабочих с семьями – в основном железнодорожников, и территория бывшего монастыря стала называться «Рабочим городком». Жилье было тесным. Грязь, мусор, зловония, антисанитарные условия – на весь городок в 1929 г. было лишь 2 уборные и одна помойная яма…

Здания изрядно пострадали в войну, во время бомбежек. И то что осталось от некогда известного монастыря, было окончательно снесено в 1950-х годах.

Константин БИТЮГИН. 2003 год