Летопись Белогорья

А.Д. Витохин

К.Д. Бальмонт

В селе Сабынино Белгородского уезда Курской губернии (ныне Белгородская область) находилось имение князя Дмитрия Александровича Волконского, предводителя дворянства Белгородского уезда. Он был женат на сестре жены К.Д. Бальмонта — Марии Алексеевне. Именно сюда в 1901 г. получила приглашение семья поэта.

Дом князя Волконского был построен на небольшом холме, рядом располагался фруктовый сад. Ниже барского дома протекала река Северский Донец. Вдоль ее берегов росли плакучие ивы. Летом здесь было очень красиво и поэтично, но в самом начале зимы, когда сюда приезжал Бальмонт, усадьба и окрестности выглядели далеко не самым привлекательным образом. Князь Волконский был образцовым хозяином, и поскольку в молодости служил в 36-м Белгородском драгунском полку, привязанность к верховым лошадям сохранил на всю жизнь. В своем имении Сабынино он завел образцовый конный завод. Выращенные там верховые лошади славились на всем юге России.

Бальмонты — Константин Дмитриевич, Екатерина Алексеевна и дочь Нина — поселились в просторном флигеле, рядом с барским домом. По свидетельству Екатерины Алексеевны, зима была исключительно теплая, бесснежная, дороги стали непроезжими; и густая черноземная грязь доставляла немало проблем поэту, привыкшему выходить на воздух каждые два-три часа. Выезд из имения по непролазной грязи каждый раз превращался в значительное испытание. До Белгорода из имения было всего 20 верст, но на поездку уходило много часов, так как лошади тащились шагом. Через каждые 20 минут возница слезал с тарантаса и счищал грязь, прилипавшую к колесам. Бальмонт усердно помогал ему, так как хотел поскорее попасть в город.

По свидетельству Екатерины Алексеевны, «возница его (Бальмонта — А.В.) был веселый, хитрый мужик-украинец, быстро смекнувший, как можно попользоваться простотой этого барина. Он за хорошее награждение (15 руб.) ездил каждые два дня для нас в Белгород за почтой — и исполнял там наши поручения. И постоянно зазывал Бальмонта к себе в хату, угощал его водкой, пел и играл на гармонике, и очень хорошо, надо сказать, остроумно рассказывал, как жандарм, приставленный к Бальмонту, наблюдает за «политическим барином» (так называли Бальмонта в деревне)».

К. Бальмонт в гостях у родственников жены в имении с. Сабынино. 1913 г.

Бальмонт и в деревне не изменял своим привычкам — много читал и работал на маленькой пишущей машинке. Стук этой пишущей машинки приводил в немалое смущение недалекого умом жандарма, приставленного для наблюдения за поэтом. Жандарм пытался через прислугу получить интересующие его сведения о роде занятия Бальмонта. Верная хозяевам прислуга сообщила жандарму, что «политический барин» отправляет бумаги в Санкт-Петербург и Москву, где написанное печатают Константин Дмитриевич вел переписку со многими известными людьми. В течение декабря он отправил из Сабынина несколько писем Брюсову, Горькому, Толстому. Чехову. С Чеховым у Бальмонта давно установились дружеские отношения. Поэт послал знаменитому писателю несколько больших и откровенных писем, 25 декабря 1901 г. он писал: Дорогой, милый Антон Павлович, мне совестно глядеть Вам в глаза (хорошо, что я их не вижу). до сих пор не написал Вам ни строки. Чем Вы заняты теперь? Как ваше здоровье» Хотелось бы поскорее прочесть Ваши последние вещи. Я так люблю страницы, написанные Вами, с их грустью, с их дымкой, с их тонким изяществом… Будьте здоровы. Берегите себя. Вы нужны многим. Искренне Ваш К. Бальмонт» .

Поэт послал А.П. Чехову только что изданную в его переводе книгу Эдгара По. А.П. Чехов немедленно откликнулся дружеским письмом: «Милый Константин Дмитриевич, с Новым годом, с новым счастьем, с новыми капризами молодой, красивой, сладострастной музы! Да хранит Вас небо.

При Вас я похварывал понемножку, крепился, но едва Вы уехали. как я заболел, стал плевать кровью; похудел, как Фофанов (К.М. Фофанов — русский поэт. А.В.): не выходил из дому все время; теперь меня кормят на убой, лечат, и я поздоровел.

За книгу всей душой благодарю. Я теперь не работаю, а только читаю, и завтра- послезавтра примусь за Эдгара По.

В деревне скучаете? Нет? В Ялте чудесно, совершенно летняя погода, и это скверно… Нового ничего нет. Все по-старому. Будьте здоровы, счастливы, веселы и не забывайте, что в Ялте проживает человек, неравнодушный к Вам, и хоть изредка пишите.

Ваш душой А. Чехов».

В период сабынинского затворничества Бальмонт вновь мысленно вернулся к встречам в Гаспре с JI.H. Толстым. 5 декабря 1901 г. поэт сделал дарственную надпись на экземпляре своего поэтического сборника «Горящие здания», предназначенного для отправки Толстому:

«То, что ты мне сказал, не забуду,

Не забуду твой видящий взгляд,

Я молюсь не наставшему чуду, Верю, будет блаженство повсюду, Мне созвездия о том говорят».

В сопроводительном письме Бальмонт сообщал Толстому следующее: «Глубокоуважаемый Лев Николаевич!

У меня нашлись только две мои книги «Горящие здания» и «Чистилище Св. Патрика Кальдерона». Посылаю их Вам одновременно с письмом. Остальные книги вышлю Вам тотчас же, как получу их от издателей…

Что касается «Горящих зданий», я позволил себе отметить те стихи, которые может быть, могут, сколько-нибудь Вас заинтересовать. Я думаю однако, что если у Вас будет желание прочесть всю книгу (считаю это невероятным), Вы вынесете неблагоприятное впечатление. Эта книга — сплошной крик души разорванной и, если хотите убогой, уродливой. Но я не откажусь ни от одной страницы, и — пока — люблю уродство не меньше, чем гармонию. Может быть, незабвенное впечатление от встречи с Вами перебросит решительно от пропастей к высотам души, которая блуждает. Вы не знаете, сколько Вы мне дали. Вы, богатый как Солнце. Я мог бы быть выброшенным на необитаемый остров — и целый год думать только о Вас.

Но горы, но море, но небо, но звезды. — ведь они сильнее Вас?

Искренне Ваш К. Бальмонт». Толстой постоянно занимал воображение Бальмонта. В письме, отправленном из Сабынино 24 января 1902 г., поэт писал: «Сегодня такое солнце, что нет сил верить ни в болезнь, ни в горе, ни в грусть, ни во вражду. Снег кругом, как фантастическое море, увиденное во сне, но протянешь руку, и чувствую теплоту, понимаешь, как солнце спешит вновь изменить застывший мир, как оно готовит праздник возрождения, весь овеянный запахом свежих фиалок и пьяных ландышей. Как хочется любить всех и вся». Письма Бальмонта остались без ответа, потому что в январе 1902 года Толстой серьезно заболел.

В середине января 1902 г. Бальмонт был уже близок к завершению своей новой книги стихов, которую он планировал назвать «Будем как Солнце» . Поэт думал издать ее в издательстве «Скорпион», владельцем которого был С. А. Поляков. Ему Бальмонт отправил свое очередное письмо:

«15 января 1902 г. Сабынино. Сообщи, пожалуйста, Сережа, получил ли ты мои последние письма. Я от тебя сто лет не имею известий.

Через несколько дней мой новый сборник будет вполне закончен. Напиши мне, пожалуйста, поскорее, как ты решил с ним. К.Б.».

Работа над сборником шла полным ходом. В Сабынино Бальмонт написал стихотворение «Валя» и посвятил его Валерию Брюсову. В нем он писал: «Неужели же я буду так зависеть от людей , Что не весь отдамся пуду мысли пламенной моей? Неужели же я буду колебаться на пути. Если сердце мне велело в неизвестное идти?

Нет, не буду, нет не буду я обманывать звезду, Чей огонь мне светит и к которой и иду. Высшим знаком я отмечен и, не помня никого, Буду слушаться повсюду только сердца своего. Для себя ища свободы, я ее другому дам Или вместе будет тесно, слишком тесно нам. Так и знайте, понимайте голос этих струн: Влага может быть прозрачной — и возникнуть как бурун. Солнце ландыши ласкает, их сплетает в хоровод, А захочет — и зардеет, и пожар в степи зажжет. Но согрею ль я другого, или я его убью, Неизменной сохраню я душу вольную мою».

В затерянном среди снегов Сабынино Бальмонт думает о своем друге и единомышленнике — Валерии Брюсове. И Брюсов откликается большим и пространным письмом: «Вы — в затворничестве. Я, напротив, очень на шуме. Познакомился со столькими людьми, что всех спутал, и приветливо кланяюсь тому, кто только и сделал, что бранно поносил меня на моем чтении…

Пишу довольно плохие рассказы (все в «Русском Листке»), совсем плохие статьи и хорошие стихи. Получаю странные приглашения — вроде того, чтобы быть «заведующим редакцией» «Русского Листка». Встречаю своих читателей, которые выражают мне свои умиления, и не удивляюсь и не восторгаюсь.

Так меня безвольно волна

Возносит ввысь.

(«Книга Раздумий, если забыли»).

Есть у меня к Вам поручение. П.П. Перцов (читайте: Мережковские) с весны будут издавать «богословско-литературный» журнал «Новый путь». Участники все те же. Мне поручено просить у Вас всего — много стихов, статей, переводов, заметок, всего, что есть и что может стать сущным. И скоро… Распоряжаться и деспотствовать будет Мережковский, который Вас славит очень. [Вообще, вдруг и сразу, все узнали, что «не смотря ни на что» Вы первый поэт — (т.е. «первый» в наши дни), и Мережковский, и этот Перцов (бывший очень Вашим гонителем), и здешние либералы, и здешние консерваторы. Есть поэт Lolo из «Новостей дня». Он выпустил (осенью еще) какой-то сборник, где стихи. Ему в похвалу писали, что в иных вещах он достигает «почти Бальмонтовской звучности и красоты стиха»].

В «Одесских Новостях» я нашел удивительные переводы стихов По, — много лучше Ваших; пошлю пример на днях. Подпись Altalena. Зачем Вы в Сабынино! Почему не в Ревеле (это же столица! Северный Неаполь!, не в Туле хотя бы. на расстоянии одной ночи от Москвы… Но Вам, конечно, то же говорят все и вся.

Это было когда-то давно и давно. Так в «Одесских Новостях» начинается «Аннабель Ли»),

Почему Вы не переводите дальше По. Книжный спрос самый явный. Я возненавидел Бунина, но в «Русской мысли» (I) его стихи хороши, также в «Курьере» — рождественском — «Stella maris» — подражание мне.

Мой рок был странен и сведом.

В объятьях ледяной волны,

Мне шум ее казался бредом,

А холод — близостью луны.

О Вашей просьбе не пишу. Т.А. (Татьяна Алексеевна Полиевктова — А.В.) говорит мне, что все уже сделано помимо меня. А успеха в наши дни все равно не будет. Написал бы об этом много, но можно ли?

Ваш Валерий Брюсов».

В конце письма содержалось важное для Бальмонта известие о хлопотах его московских друзей, ходатайствующих о разрешении Бальмонту выехать за границу. С аналогичной просьбой Бальмонт сам обратился к курскому губернатору. 14 февраля 1902 г. курский губернатор генерал-лейтенант А.Д. Малютин разрешил выдачу Бальмонту заграничного паспорта сроком на полгода. У поэта словно гора свалилась с плеч, появилась новая жизненная перспектива. Друзья о нем не забывали, регулярно писал письма Брюсов. Бальмонт с воодушевлением ответил на очередное письмо Брюсова:

«15 февраля 1902. Сабынино.

Да, я верю только в себя и в Вас. Я знаю, что мы останемся всегда такими же, где бы мы ни были. Мы будем молодыми и неземными — годы, десятки лет, века. Все другие, кроме нас двоих, так жатко делаются людьми при первой же возможности, и даже не дожидаясь ее. забывают блеск своих глаз и прежних слов своих. Мелкота. Дрянь. Сволочь. Я никогда так не убеждался в жалкой хрупкости земных душ, как теперь, когда я посмел пожелать еще большего, чем мог прежде, и, поискавши, увидел тотчас, что Судьба со мной.

Мне нравится во многом Мережковский… Но Мережковский кажется уже очень скоро станет старцем, и конец ему. А эти петербургские мудрецы и валькирии… Представляю себе Ваши впечатления. Все эти эпилептические, печеночные, желудочные, и чахоточные философы, пророки и канатные плясуны — поистине жалости достойны.

Не знаю, когда их выметет мороз, как нечисть. То, что Вы пишите о Юргисе, мне очень хорошо известно. Но я его люблю. Иногда. Очень впрочем редко. Спасибо за все фактические сообщения. Я изнемогаю от однообразия воздействующих причин. Все работа, работа или старые внутренние счеты перед полным освобождением. Уж вовсе скоро напишу Вам письмо с Итальянского бульвара. Впрочем, еще не теряю надежды попасть в начале марта в Москву, хотя в Департаменте полиции отказали. Может быть, московские власти не будут столь свирепы.

Пишите, пожалуйста. Ваши письма так мне нужны. Стихи Альталены очень плохи, и как -— стихи, и как перевод. Пришлите мне своих стихов. Я почти ничего не пишу. Только мадригалы новому гению моей души и может быть судьбы. Зато перевожу сколько стихов… Ах, ах…

Валерий, я знаю, я узнал истинное счастье. Я узнал, как через другого видеть свою

душу.

Как хорошо, как глубоко, как призрачно!

Всегда Ваш К. Бальмонт».

«Мадригалы» Бальмонт посвящал новому своему увлечению — очаровательной девушке Люси Савицкой. С ней он познакомился, когда из Сабынино выезжал с визитами в соседние села. Люси с детства жила за границей. Она мечтала о выступлениях на парижской сцене. Бальмонта подкупало то обстоятельство, что девушка любила поэзию, сама сочиняла стихи на русском и французском языках. Люси была знакома с поэзией Бальмонта и была поклонницей его таланта. У Люси был жених, но появление Бальмонта внесло существенные коррективы в ее личную жизнь. Восемнадцатилетней девушке льстило внимание столичного поэта, умевшего красиво ухаживать, вести интересные разговоры на различные темы. Под влиянием поэта Люси, вернувшись в Париж, отказалась от сценической карьеры, стала сотрудничать с рядом парижских журналов, публиковала свои стихи и критические статьи, переводы Бальмонта на французском языке. Они остались друзьями на всю жизнь. Во Франции Люси вышла замуж за француза-инженера. Бальмонт, когда жил во Франции (а жил он там годами), нередко навещал их. Люси часто говорила Екатерине Алексеевне, какую огромную роль сыграла в ее жизни встреча с Бальмонтом во время его пребывания в Сабынино.

В сабынинском уединении поэт составил сборник «Будем как Солнце». Первоначально она имела пышное посвящение: «Посвящаю эту книгу, сотканную из лучей, моим друзьям, чьим душам всегда открыта моя душа: брату моих мечтаний, поэту и волхву Валерию Брюсову — нежному, как мимоза, С.А. Полякову — угрюмому, как скалы, Ю. Бачтрушайтису — творцу сладкозвучных песнопений, Георгу Бахману — художнику, создавшему поэму из своей личности, М.А. Дурновой — художнице вакхических видений, русской Сафо, М.А. Лохвицкой, знающей тайны колдовства, — рассветной мечте Дагин Кристенсен, валькирии, в чьих жилах кровь короля Гарольда Прекрасноволосного, — и весеннему цветку Люси Савицкой, с душой вольной и прозрачной, как лесной ручей».

Книга имеет подзаголовок «Книга символов» и эпиграф из философа Анаксагора «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце», который был трансформирован поэтом: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце/ и синий кругозор! /Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце/ и выси гор».

Эта книга — наивысший взлет поэтического дарования поэта. И он не мог без переполнявшей его гордости не воскликнуть: «Кто равен мне в моей певучей силе?! Никто, никто!». Своей книгой Бальмонт продолжает традиции Тютчева и Фета, одновременно книга претендует на новое поэтическое слово. Поэт и критик И.Ф. Аиненский в статье «Бальмонт — лирик» восторженно отозвался о новациях К.Д. Бальмонта в «Будем как

Солнце». Сборник пронизан утонченной эротикой. Чего стоит знаменитое стихотворение «Хочу», впоследствии так эпатировавшее читающую публику и литературных критиков:

«Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,

Из сочных гроздей венки свивать.

Хочу упиться роскошным телом,

Хочу одежды с тебя сорвать!

Хочу я зноя атласной груди,

Мы два желанья в одно сольем.

Уйдите боги! Уйдите люди!

Мне сладко с нею быть вдвоем!

Пусть будет завтра и мрак и холод,

Сегодня сердце отдам лучу.

Я буду счастлив! Я буду молод!

Я буду дерзок! Я так хочу!»

Бальмонтовское капризное желание — «Я буду дерзок! Я так хочу!» подвинуло язвительного Ю. Айхенвальда на написание следующих строк: — …на разные лады повторяет он свое знаменитое «хочу быть дерзким, хочу быть смелым», и эти заявления, а не проявления своеволия изобличают в нем отсутствие настоящей смелости и настоящей дерзости. Он больше хочет быть смелым, чем смел действительно…».

16 февраля 1902 г. Бальмонт из Сабынино выслал рукопись будущей книги издателю С.А. Полякову. Забегая немного вперед, заметим, что после выхода этой книги слава Бальмонта как мастера поэтического слова достигла своего апогея. Уездные барышни, студенты, гимназисты, провинциальные чиновники находились под очарованием звучной поэзии Бальмонта. Для подтверждения справедливости этих слов обратимся к воспоминаниям современников: «…Я вспоминаю прозрачную весну 1902 г.. — писал поэт и крипа Владислав Ходасевич, — в те дни Бальмонт писал «Будем как солнце» -— и не знал, да и не мог знать, что в удушливых классах 3-й московской гимназии два мальчика: Гофман Виктор и Ходасевич Владислав читают и перечитывают, и вновь читают и перечитывают всеми правдами и неправдами раздобытые корректуры скорпионовских «Северных цветов». Вот впервые оттиснутый «Художник-дьявол», вот «Хочу быть дерзким», которое еще только предстоит стать пресловугым, вот «Восхваление Луны», подписанное псевдонимом: Лионель. Читали украдкой и дрожали от радости. Еще бы. Шестнадцать лет, солнце светит, а в этих стихах целое откровение. Ведь это же бесконечно ново, прекрасно необычно!. Ему вторит поэт Георгий Иванов: «Не раз говорили о том, как читали, — да что читали, с каким волнением и трепетом раскрывали! — «Горящие здания» или «Будем как солнце».

Однако далеко не все отзывались о поэзии Бальмонта столь благожелательно. Поэт и эссеист Анатолий Мариенгоф, приятель Сергея Есенина, оставил совсем нелестную оценку творчества Бальмонта: «Как-то я зашел к Качаловым среди дня. Был май. Прелестный май. Всю недлинную дорогу от Богословского до Брюсовского (Качаловы переехали на новую квартиру), и у меня вертелось в мозгу и на языке: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце! …Строчка принадлежала одному из самых знаменитых и самых глупых поэтов начала века. Таким он мне уже представлялся и в отроческие годы… На входной двери московской квартиры знаменитого автора, явившегося в мир, «чтобы видеть солнце», сияла, как у зубного врача, медная дощечка. На ней крупными буквами было выгравировано: «ПОЭТ Константин Бальмонт».

Не стоит серьезно воспринимать филиппику Мариенгофа, направленную против Бальмонта. Анатолий Мариенгоф умел быть беспощадным ко всем, кроме себя любимого…

Постоянную информацию о событиях литературной жизни обеих столиц Бальмонт получал в Сабынино от Валерия Брюсова. Но и Бальмонт регулярно отсылал письма другу: «27 февраля 1902. Сабынино. Большое спасибо за повествование о петербуржцах. Расскажите еще о Ясинском. Видели Вы его? Скажите также, возникало ли при беседах мое имя на чьих-нибудь устах, кроме перцовских, и почему, Перцов восхваляет Вас и меня?

Почему Мережковский был уязвлен? За «старика-старца», или за остальную часть письма Я очень доволен, что Вы прочли ему мое письмо. Жалею, что не предвидел, я бы излился в более красноречивых словах и оборотах.

Из Ваших стихов мне понравились «Ступени». И ритм красив, и настроение передано очень хорошо.

Напишите мне, пожалуйста, поскорее и скажите, могу ли я остановиться у Вас от поезда до поезда? Только скажите откровенно… Я приеду в Москву проездом: уезжаю за границу числа девятого марта. Я не имею права ночевать в Москве, но на остановку от поезда до поезда конечно никто не может посягнуть, ибо не через воздух же мне лететь в Париж. С нетерпением жду Ваших впечатлений от «Солнца».

Пожалуйста, переведите цитату латинскую, и исправьте орфографию греческую, листок верните. Молю сделать это тотчас. Также и посланную ранее цитату, в корректуре Шелли.

Жму руку. На днях получите моего левиафана — Кальдерона.

Ваш К. Бальмонт».

Бальмонт пребывает в лихорадочном ожидании отъезда из Сабынино и «забрасывает» своего московского друга письмами. Вот он направляет очередное: «3 марта. Сабынино. Я Вас совсем изведу своими просьбами. Закажите мне, пожалуйста, у Joe сотню визитных карточек по прилагаемому образцу. Я возьму их у Вас при свидании и тогда же расплачусь. За сим. На днях Поляков получит от дочери переводчика «Небожественной Комедии» (разумею, конечно, не гнусного Курсинского) Лидии Петровны Лебедевой, перевод нескольких вещей Красинского. Они кажется вполне цензурны. Побудите Полякова издать их на каких бы то ни было основаниях (или вернее, на каких-либо). Правда, стоит. Девица сия, между прочим, много уже переводила с польского и с английского в «Северном Вестнике», «Варшавском Дневнике» и пр. Жду ваших писем. Считаю дни. Их осталось так мало.

До свиданья. Жму руку.

P.S. Не поедете ли со мной в Париж? Вот было бы хорошо! А что же «Северные Цветы»?».

Вслед за этим письмом Бальмонт отправляет очередное: «10 марта. Сабынино. Итак 15-го, часов в 6 или 7 мы увидимся, Вы вероятно получили письмо от Люси? Я буду рад увидеть не только «вестников вечного», но и всех, кто пожелает видеть меня, до Курсинь- ского включительно. Я уезжаю действительно надолго из России. Думаю, что в следующий раз мы встретимся с Вами не в Москве, а в Париже или в Севилье.

Пожалуйста, исполните еще две просьбы. Отыщите Скирмунта, в его доме, в Гранатном переулке, часа в 4, получите от него деньги, в размере ста рублей, и сообщите ему, что я в один из кратких часов своего, так сказать, весеннего пролета через Москву непременно заеду к нему. Это во-первых, а во-вторых купите мне, пожалуйста, флакон Royal Onbigant (рубля в четыре), кажется хороший магазин есть на углу Брюсовского и Тверской.

Считаю часы. До свидания. Как радуюсь мысли, что хоть несколько часов будем вместе. Ваш К. Бальмонт».

14 марта 1902 г. Бальмонт со станции Белгород отправился в Москву. Вместе с ним выехала и Екатерина Алексеевна с дочерью Ниной. В Москве на Курском вокзале их встречал Брюсов. Бальмонта переполняла бурная радость. Он радовался Москве после долгой разлуки, как ребенок. Орюсов гостеприимно распахнул для Бальмонта двери своего дома на Цветном бульваре. Заранее оповещенные друзья собрались у Брюсова к семи часам. В числе приглашенных были: Балтрушайтис, Минулова, Полиевктова. На вечере, как и всегда, читали много стихов, но радостного настроения ни у кого из присутствующих не было. Все знали, что Бальмонт надолго уезжает за границу, поэтому грустили.

У Бальмонта были свои причины для озабоченности, его младший брат, студент Московского университета Михаил Бальмонт, был арестован за участие 9 февраля 1902 г. в политической манифестации студентов и осужден к тюремному заключению на шесть месяцев. Стойко переносившая удары судьбы мать поэта приехала из Шуи в Москву хлопотать за младшего сына и проводить Константина Дмитриевича за границу.

После ухода гостей поэт предложил Брюсову отправиться в ресторан «Эрмитаж». Брюсов отказать в просьбе не мог и, несмотря на поздний час, друзья направились в «Эрмитаж». Надо сказать, что у Бальмонта была определенная слабость: когда он много выпивал, то становился несносным, и был склонен к эксцентричным выходкам.

Утром Бальмонт стал проявлять упрямство, заявив, что из Москвы никуда не поедет, а заграница подождет… Брюсов немедленно отправился за Верой Николаевной. Умная и властная, она, прийдя в дом Брюсова. оказала магическое воздействие на сына. Он беспрекословно ей повиновался. Теперь можно было ехать на вокзал, где их встретила встревоженная долгим отсутствием мужа Екатерина Алексеевна. Бальмонт едва успел к отходу поезда, поэтому прощание было предельно коротким. Поездка за границу едва не окончилась трагически. Под Смоленском пассажирский состав потерпел аварию. Паровоз и несколько вагонов сошли с рельсов, но жертв, к счастью, не было. Бальмонт благополучно проследовал далее и покинул пределы России.

А.Д. Витохин

Редакция сайта благодарит администрацию Белгородского государственного историко-краеведческого музея за предоставленный материал.

 

Реклама:

Вы думали арендовать теплоход могут только алигархи? Нет!

Не знаете как это сделать? Прочитайте в этом источнике