Летопись Белогорья

Борис Осыков

Начало начал.

Борис Иванович Осыков.
  Фото с сайта http://fotki.yandex.ru/users/sunsart/view/523487?page=0

Детство моё военное… В июле 1941-го отцу-лётчику удалось забрать меня, четырехлетнего, с собой в только что сформированный в Усмани под Воронежем полк. И с этим «пятым ЗАП» — 5-м запасным авиаполком 1-й штурмовой авиационной бригады — мы исколесили не одну тысячу километров до самого конца 1945 года. А потом еще были 1946-й и 1947-й в Куйбышеве-Самаре в Доме офицеров ПРИВО — Приволжского военного округа. В конце 1947-го, демобилизовавшись, отец Иван Александрович Осыков вернулся с нами — мамой, мною (уже 10-летним) и сестрёнкой Наташкой — в родное Черноземье.

Изуродованные, полуразрушенные страшной войной и оккупацией районные городки Белгород и Старый Оскол. В восстановленной на скорую руку школе — холодина. Топить начнут только к праздничному 7 ноября, и топить будут скупо, экономя каждое полено, каждый кусок угля. Из-за этой экономии старая глуховатая истопница слишком рано закроет вьюшку-заслонку, «чтоб тепло не уходило», и угарный газ потечет по классам. И мы, тощие и бледные пятиклашки, цепляясь за стены бесконечно длинного коридора, поплывем, поползем к выходу на заснеженный двор. И там, словно выхваченные из воды рыбешки, будем жадно хватать ртами сладкий морозный воздух.

И в той же школе на одном из уроков литературы Елизавета Стефановна Ступицкая, рассказывая о советских писателях Фадееве и Шолохове, обмолвится, что и у нас был, оказывается, свой писатель-земляк Дмитрий Иванович Крутиков. И книги его тоже печатались в столичных издательствах, а их было немало, одна — повесть «Целина» (об оскольской деревне) вышла даже на пять лет раньше шолоховской «Поднятой целины». Новость о писателе-земляке для меня, пятнадцатилетнего подростка, страстного книгочея, была словно вспышка молнии. Одноклассников рассказ учительницы тоже заинтересовал, но они быстро позабыли его, я же кинулся искать книги Крутикова. У Елизаветы Стефановны все они пропали во время войны, ни одной книжки не оказалось и в бедной школьной, и в городской библиотеках. Не было их и в библиотеке учительского института, где преподавал отец.

Я уже был студентом филологического факультета Белгородского института (нынешнего университета), понемногу печатался в областных «Ленинской смене» и «Белгородской правде». И от «Ленсмены» получил на летних каникулах трехдневную командировку в Старый Оскол. В один из этих трех дней случайно, мимоходом заглянул в краеведческий музей. Его директор Александр Иванович Ефанов был близок с моим отцом, радушно встретил меня и с заговорщическим видом увлёк в свой кабинет, и там, на длинном стареньком столе, развязав тесемки, раскрыл большую пухлую папку: фотографии, старые газеты, вырезки, подлинные документы и копии документов — и всё это о Д. Крутикове.

Папку передала музею жившая и работавшая в Москве сестра писателя Нина Ивановна Крутикова. Многое было в той вместительной папке. А вот книг не было. Лишь типографские гранки — длинные узкие полоски газетной бумаги с текстом нескольких рассказов о Гражданской войне.

В Белгород я вернулся с блокнотом, исписанным до последней страницы. И по этим с трудом разбираемым спешным «почеркушкам» увлеченно-быстро написал очерк «Дмитрий Крутиков». Он появился в «Белгородской правде», открыв в 1957 году новую для белгородских газет рубрику «Наши замечательные земляки». За очерком об авторе «Целины» и «Людей конных» последовали статьи о Михаиле Эрденко, Владимире Раевском, Михаиле Щепкине.

Тогда же началась работа над рукописью для только что появившегося в Белгороде областного книжного издательства. Ему отвели несколько комнат на самом верхнем этаже Дома Советов. Вот туда я и явился со своей «заявкой» к уже знакомому мне по встречам редактору издательства Константину Михайловичу Новоспасскому. А он после недолгого разговора повел меня к директору, вчерашнему сотруднику «Белгородской правды» Николаю Петровичу Белозеров, и тот, коротко и остро посматривая на юного самоуверенного автора сказал:

-Читал твои материалы в «Белгородке» и «Ленсмене»… Но книга — это ведь совсем иное. Это куда серьёзней и сложней… Справишься?

-Постараюсь, — отвечал я.

А собранного материала: фактов биографии, документов, даже «текстов» Крутикова было явно недостаточно. Выручил директор нашего института Сергей Николаевич Соколов — выделил недельную командировку в столицу, правда, оплатили мне лишь дорогу «туда и обратно». И в Москве пришлось экономить не только часы и минуты, но и каждую копейку. «Пятаки» — на метро, «серебро» — на чаи с тощей булочкой или пирожком в буфете Ленинской библиотеки, и спешить — спешить, читая книги и публикации в сборниках, альманахах, журналах, рецензии и заметки, встречаясь с сестрой писателя и теми, чьи адреса она подсказала мне.

Вернувшись в Белгород, «корпел» над каждой страницей, но материала — интересного, подлинного, точного — по-прежнему не хватало. Конечно же, мой первый блин — рукопись будущей брошюры «Боец, гражданин, писатель» — оказался несколько «недопеченным». И мудрый Константин Михайлович Новоспасский, повозившись с нею пару недель, сплавил её Наталье Глебовне Овчаровой. А она еще быстрей переправила её вчерашнему районному журналисту Ивану Кириченко, но, в конце концов, на последней странице моего «первенца» значилась уже четвёртая по счету фамилия: «Редактор П.Г.Осадчий».

Ко дню выхода книжки произошло еще два события.

Всё, что выпускало издательство, должно было проходить предварительное рецензирование. И мою рукопись передали «на рецензию» поэту Виталию Степановичу Буханову. Она была вполне доброжелательной, содержала ряд советов, и всё-таки её автор решительно настаивал на «серьёзной доработке рукописи», и К.М. Новоспасский, передавая мне три машинописных листка рецензии, посоветовал:

-Сходи к Виталию, познакомься — он внимательный добрый человек… Поговори с ним…

И я отправился на улицу Литвинова (нынешний Белгородский проспект).

Перед побеленным одноэтажным домом не было забора. Посреди поросшего зеле­ной травой двора на двух табуретках стояло длинное цинковое корыто, и молодая женщина (оказалось, жена поэта) стирала белье, развешивая его на протянутой через двор веревке.

Я подошел, извинившись, спросил Буханова. И женщина, оторвавшись от своего занятия, тыльной стороной ладони отерла капли пота со лба, сделала несколько шагов к дому и крикнула в раскрытое окно: «Виталий, к тебе пришли!»

На пороге появился молодой мужчина в снежно-белой рубашке, подчеркивавшей смуглоту его лица и смоляную пышность курчавых волос. Я назвал себя. Мне показалось, что Буханов неожиданно смутился, даже покраснел.

-А я представлял вас иным,- произнес он.- И уж, конечно, не таким юным. И давай сразу «на ты»: Да, знай я о твоем возрасте, рецензию бы написал иначе… но в главном, основном настаиваю: надо ещё и ещё поработать.

-Материала, сведений у меня мало.

-Это чувствуется. Это, конечно, беда, Но ты не спеши, накапливай… Одновременно будешь овладевать литературным языком, найдешь свою интонацию. А это очень важно. Даже в документальном очерке.

Конечно, Буханов был прав. Но где искать недостающие документы, у кого получить ответы на возникшие вопросы? Неужели два года — целых два года! — поисков и «писанины», отказа от кино, театра, чтения, свиданий с однокурсницей, катка, да мало ли чего еще? Неужели всё это зря и напрасно?

Но… Оказывается, издательство не только заказало рецензию Буханову, но и отправило экземпляр моей рукописи «за тридевять земель» — в Китайскую Народную Республику, где в служебной командировке находилась Нина Ивановна Крутикова. Примерно через месяц она прислала — в толстенной бандероли, покрытой разноцветными китайскими марками,- рукопись с карандашными пометками и приписками на полях и еще десятка полтора плотных белых листов с замечаниями и дополнениями. И работа у меня не просто пошла — закипела. Уже через пару месяцев областная типография (находилась она тогда на улице Ленина, там, где теперь стоит здание музыкального колледжа) отпечатала три тысячи экземпляров моего «первенца».

Через два года, уже из «Белгородской правды», в редакции которой работал после окончания института, я отправился на службу, на Балтийский флот, в Кронштадт и Ленинград. Но и там при первой же возможности возобновил поиск материалов о Дмитрии Крутикове, в частности, в богатейшей Щедринской библиотеке. Вернувшись в 1964 году в Белгород, я подготовил новую рукопись. В 1966 году Центрально-Черноземное книжное издательство семитысячным тиражом выпустило мою книгу «Сердце бойца», в том же году моя заметка о Д.И. Крутикове появились в третьем томе Краткой литературной энциклопедии.

Борис Осыков

Редакция сайта благодарит Бориса Ивановича Осыкова за разрешение на размещение материала.

Фото размещено редакцией сайта.

10 пользователям понравилась эта запись

В Мой Мир

Tweet